Хёнир, память и вдохновенная речь

Автор: Шина Макграт (c)
Перевод: Анна Блейз (с)

Несмотря на то, что Хёнир упоминается как спутник Одина и Локи — двух широко известных скандинавских богов, — о нем самом сохранилось очень мало сведений. Судя по всему, в древние времена у него не было ни своего культа, ни святилищ.

По-своему это удивительно, потому что в «Прорицании вёльвы» (63) именно Хёнир исполняет древние обряды после возрождения мира^[1], что естественным образом побуждает думать о нем как о «жреческом боге». Некоторые исследователи на этом основании приписывают ему функции жреца или прорицателя.

На мой взгляд, хорошо уже то, что мы знаем о нем хоть что-то. По сравнению с Мейли и Непом, которые лишь упоминаются по именам как сыновья Одина, у него еще очень приличное досье. (Странное совпадение: один из кеннингов Хёнира в поэме «Хаустлёнг» — «шаг Мейли»).

Короче говоря, кое-что о нем известно. Хёнир фигурирует в «Прорицании вёльвы», «Речах Регина», поэме «Хаустлёнг», «Саге об Инглингах», «Саге о некоторых древних датских и шведских конунгах» и «Младшей Эдде». Интересно, что во всех случаях он упоминается не сам по себе, а вместе с Мимиром или же с Одином и Локи. На заре нового мира, описанной в «Прорицании вёльвы», он предстает в обществе Бальдра и других младших богов.

Большинство известных кеннингов Хёнира связано с Одином и Локи. Хёнир предстает либо как друг, либо как жертва Локи, испытывающего его храбрость^[2]. Кроме того, он — «друг» и, что более важно, «собеседник» Одина. В кеннингах богов часто упоминаются их родичи, но в случае с Хёниром этого не происходит.

Не удивительно, что в историях об их совместных странствиях Хёнир отступает на задний план перед Одином и особенно Локи. В одном таком сюжете Локи нападает на Тьяцци, и тот уносит его в поднебесье и заставляет поклясться помочь в похищении Идунн^[3]. В другом Локи убивает Отра и отправляется за золотом, чтобы заплатить виру родичам убитого^[4]. А Хёнир как будто всего лишь стоит и смотрит на происходящее, даже не пытаясь вмешаться.

Другие кеннинги Хёнира, приведенные у Снорри, весьма любопытны, но не слишком помогают понять, что представляет собой этот бог:

Какие есть кеннинги Хёнира? Его зовут «сотрапезником, попутчиком и собеседником Одина», «проворным асом», «длинною ногой» и «[глиняным] конунгом»^[5].

Кеннинги, характеризующие Хёнира через отношение к Одину, вполне понятны, но что значит «длинная нога» и «глиняный (или тинистый, илистый) конунг»? Некоторые исследователи (например, Джон Линдоу) предполагают, что Хёнир ассоциировался с аистом или журавлем — длинноногой болотной птицей.

Не исключено, что он и впрямь как-то связан с болотистыми местностями на морском побережье. В конце концов, некоторые божества, близкие Одину, тоже связаны с топями и водой: богиня Сага живет в чертоге под названием Сёкквабекк («погруженная скамья»), а жилище Фригг носит название Фенсалир («болотный чертог»).

Как уже было сказано, некоторые исследователи считают Хёнира богом прорицания. Основой для такой интерпретации служит строфа из 63 из «Прорицания вёльвы»:

Хёнир берет
прут жеребьевый,
братьев обоих
живут сыновья
в доме ветров —
довольно ли вам этого?^[6]

Обычно это понимают как указание на то, что Хёнир способен предсказывать будущее. Ранее в том же «Прорицании вёльвы» сообщается, что Один, Вили и Ве сотворили первых людей, а в «Видении Гюльви» это же деяние приписывается Одину, Лодуру (вероятно, Локи) и Хёниру. Таким образом, Хёнир — единственный из троих — действует и в начале времен, и после гибели мира; он единственный из древних богов, кто выжил, чтобы поведать всю историю.

Эта гипотеза согласуется с теорией Кевина Уоннера, согласно которой Хёнир олицетворяет память. Без него деяния Одина и прочих асов погибли бы вместе с ними в день Рагнарёка. Хёнир — это поэтическое бессмертие; потому-то он и остается в живых. Правда, на чисто человеческом уровне возникает вопрос: будет ли он скучать по своим дорожным товарищам или наконец-то вздохнет спокойно?

Выдвигались и другие предположения, связанные с единственным мифом, в котором Хёнир действует более активно, чем обычно, — это миф о войне между асами и ванами, в котором его вместе с Мимиром отправляют заложниками к ванам («Сага об Инглингах», IV). По заключении мирного договора ваны отдали асам «Ньёрда Богатого и сына его Фрейра», асы же «дали в обмен того, кто звался Хёниром, и сказали, что из него будет хороший вождь. Он был большого роста и очень красив. Вместе с ним асы послали того, кто звался Мимиром, очень мудрого человека…»^[7]

Вскоре, однако, ванам пришлось пожалеть о своей щедрости:

Когда Хёнир пришел в [Ванахейм], его сразу сделали вождем. Мимир учил его всему. Но когда Хёнир был на тинге или сходке и Мимира рядом не было, а надо было принимать решение, то он всегда говорил так: «пусть другие решают».

В конце концов, ванам это надоело, и они поняли, что их провели. Хёнира они трогать не стали (возможно, потому, что он был близким другом Одина), но Мимиру отрезали голову и отослали ее обратно асам. «Один взял голову Мимира и натер ее травами, предотвращающими гниение, и произнес над ней заклинание, и придал ей такую силу, что она говорила с ним и открывала ему многие тайны».

На первый взгляд, в этой истории Хёнир выглядит эдаким глуповатым красавцем, и кажется понятным, почему асы поспешили от него избавиться при первой возможности. На ум приходит миф о Пандоре и его символический смысл: красивая обертка, под которой скрываются неприятности. Вдобавок, несложно понять, почему Хёнира некоторые называют «богом нерешительности».

Другие, однако, толкуют его роль в этом мифе как указание на то, что сила Хёнира — именно в молчании, а сам, он, соответственно, — бог молчания или благоразумия. Так, Жорж Дюмезиль считает Хёнира воплощением «разумной осмотрительности» (в противоположность Локи, олицетворяющему опрометчивую хитрость), а Хильда Эллис-Дэвидсон отмечает, что в скандинавской традиции молчаливость считается более верным признаком мудрости, чем разговорчивость. И действительно, в «Речах Высокого» — изречениях, приписываемых самому Одину, — мы читаем:

 Умом пред людьми
похваляться не надо —
скрывать его стоит;
если мудрец
будет молчать —
не грозит ему горе,
ибо нет на земле
надежнее друга,
чем мудрость житейская (6).

Таким образом, Хёнира можно противопоставить Локи так же, как в ирландских сагах мудрый, но молчаливый Сенха противопоставляется Брикриу, который тоже сеет раздоры, но навлекает на себя беду собственным злоязычием.

Третьи рассматривают Хёнира и Мимира как двух взаимодополняющих богов. Маргарет Клюниз-Росс проводит параллель между ними и воронами Одина — Хугином и Мунином, Мыслью и Памятью. Хёнир, с ее точки зрения, — это рассудок, который способен видеть лишь настоящее и будущее, а потому сам по себе, без опоры на память (Мимира), бесполезен. Указывая, что Одину (судя по его словам в «Речах Гримнира») «страшней за Мунина», чем за Хугина^[8], исследовательница толкует это как указание на особо важную роль,  которую играла память в дописьменных культурах.

Известно также, что Один очень высоко ценил Мимира. В «Прорицании вёльвы», 46 он беседует с «черепом Мимира» накануне Рагнарёка, а в «Речах Сигрдривы», 14 в уста Мимира вложена речь о рунах («…тогда голова / Мимира молвила / мудрое слово / и правду сказала…»).

Может показаться, что существует два Мимира: обезглавленный бог, о котором речь шла до сих пор, и некий великан, упоминаемый в «Прорицании вёльвы», 28^[9] и в других источниках. Не исключено, однако, что они тождественны друг другу. В кельтских мифах фигурируют отрубленные головы, обитающие в источниках и изрекающие пророчества. В греческой мифологии Орфей тоже был обезглавлен, и голова его плыла по водам, не прекращая петь, а затем ее выловили и перенесли в пещеру, где она стала оракулом. Таким образом, можно предположить, что «Сага об Инглингах» повествует именно о том, как Мимир-великан превратился в вещую голову.

Принадлежностью к племени великанов могут объясняться его обширные познания в истории прошлого. Как известно, категория «великанов» достаточно гибкая, и не исключено, что Мимир причисляется к «великанам» не по родству, а по аналогии с другими древними и многознающими созданиями (такими, как Вафтрудир).

Одно из прозваний Мимира — Сёккмимир, Мимир Глубинный, — возвращает нас к образу Хёнира по ассоциации с глубинами вод, влажностью и сыростью. Тот же корень, sökk(va), мы встречаем в названии чертога богини Саги — Сёкквабекк, «затонувшая скамья» или «погруженная скамья». Имя Сага (Saga) означает «сказание» или «история», а ее чертог описывается в «Речах Гримнира», 7:

 Четвертый — то
Сёкквабекк,
плещут над ним
холодные волны;
там Один и Сага
пьют каждый день
из чаш златокованых.

Имя этой богини естественным образом наводит на предположение, что Сага знает историю прошлого и делится своими знаниями с Одином.

Сага — служанка Фригг, а Фригг живет в чертоге под названием Фенсалир («болотный чертог») и ведает судьбы всего живого. Как говорит Фрейя в «Перебранке Локи», 29, «все судьбы Фригг, / я думаю, знает, / хоть в тайне хранит их».

Напомним, что кеннинги Хёнира «илистый конунг» и «длинная нога» наводят многих исследователей на ассоциации с болотными птицами, в особенности с черным аистом, которого называют «ласточкой Одина» (odensvala) и который, в отличие от белого аиста, обитает в лесах и избегает населенных местностей.

Итак, Хёнир живет на берегу или на мелководье, а Мимир — в глубинах вод. Этим может объясняться их сотрудничество: Хёнир выступал глашатаем Мимира до тех пор, пока ваны не обезглавили последнего. Надо полагать, после магических обрядов, проведенных Одином над его головой, Мимир перестал нуждаться в посредниках.

Еще одно соображение: если Мимир и впрямь великан, то перед нами очередной пример того, как боги силой захватывают сокровища, прежде принадлежавшие великанам. Луис Брэгг и Жаклин Симпсон предполагают даже, что в первоначальной версии мифа Мимира убил сам Один, и в подтверждение этому приводят строфу 50 из «Речей Гримнира»:

У Сёккмимира я
был Свидур и Свидрир,
старого турса
перехитрил я,
Мидвитнира сына
в схватке сразив, —

и упомянутое выше место из «Речей Сигрдривы» (строфы 13—14):

Хрофт разгадал их [руны]
и начертал их,
он их измыслил
из влаги такой,
что некогда вытекла
из мозга Хейддраупнира
и рога Ходдрофнира.

Стоял на горе
в шлеме, с мечом;
тогда голова
Мимира молвила
мудрое слово
и правду сказала…

Никаких прямых указаний на убийство здесь не содержится, но при желании эти строфы вполне можно истолковать как то, что Один обезглавил великана, а затем прибегнул к магии, чтобы сохранить его мудрость. Эта теория вписывается в общую схему, в которой великаны предстают как хранители богатств и знаний, а боги — как похитители этих сокровищ.

В итоге мы получаем ряд персонажей, связанных с водой и, возможно, со знанием судеб, причем одни из них готовы делиться своей мудростью, а другие молчат:

Мимир, как нетрудно заметить, входит в обе категории: с ванами он не говорит, но впоследствии беседует с Одином и делится с ним своими знаниями.

Уильям Сэйерс интерпретирует пару Мимир-Хёнир и сюжет об обмене заложниками с ванами по-своему:

Хёнир как заложник олицетворяет потенциальную силу, ограниченную и связанную. Но когда он говорит, эта сила высвобождается. Можно предположить, что его высказывания носят приказной или побудительный характер: вдохновенная мысль, будучи выражена в словах, преображает и определяет внешнюю реальность.

Как уже отмечалось, в дописьменных культурах, память играет особенно важную роль — и при этом, как правило, тесно связана с поэтическим искусством. Поэтому не исключено, что Хёнир говорит стихами; Сэйерс сравнивает его с ирландским бардом Сенхой и валлийским Гвальхмаи — оба они, как и Хёнир, ассоциируются с птицами и обладают пророческим даром. Исследовательница Джуди Куинн отмечает непроизвольный характер вдохновения и прорицания, которые в силу своей пассивности часто ассоциируются в скандинавских сагах с женщинами. Эта тема возвращает нас к образу Хёнира, который предоставляет другим принимать решения и выступает в роли прорицателя после Рагнарёка.

Литература:

Edda, Snorri Sturluson/Anthony Faulkes, Everyman Press, Penguin, 1992 (reprint).
The Poetic Edda, Carolyne Larrington (trans.). Oxford UP, 1996.
The Poetic Edda, Hollander, Lee M. (trans.), University of Texas, Austin 1962/1990 (2^nd edition, revised).
Heimskringla, Snorri Sturluson, ed. and trans. Erling Monsen and A. H. Smith Courier Publications, 1990.
Bragg, Lois, Oedipus Borealis: The Aberrant Body in Old Icelandic Myth and Saga, Fairleigh Dickinson UP, Madison, 2004.
Clunies Ross, Margaret, Prolonged Echoes: Old Norse myths in medieval Northern society, vol. 1. The Viking Society Vol. 7, Odense UP, 1994.
Davidson, H. R. E., Gods and Myths of Northern Europe, Penguin, 1990 (reprint).
Dumézil, Georges, Loki. G.P. Maisonneuve, 1948.
Jakobsson, Ármann, “A contest of cosmic fathers: God and giant  in Vafþrúðnismál”. // Neophilologus, 92, 2008, pp. 263—277.
Lindow, John, Norse Mythology: A Guide to the Gods, Heroes, Rituals and Beliefs, OUP, New York and Oxford, 2001.
Pólomé, Edgar C., “Some Comments on Voluspa, Stanzas 17—18”. // Old Norse Literature and Mythology: A Symposium, ed. by Edgar C. Polome.  University of Texas Press: 1969, pp. 265—290.
Quinn, Judy, “Ok veðr henni ljóð á munni” – Eddic Prophecy in the fornaldarsogur”. // Alvissmal, 8, 1998, pp. 29—50.
Sayers, William, “Soundboxes of the Divine: Hœnir, Sencha, Gwalchmai”. // Mankind Quarterly, 33, 1992, pp. 57—67.
Simpson, Jacqueline 1962-5: “Mímir: Two Myths or One?” // Saga-Book of the Viking Society XVI, 1962—1965, pp. 41—53.
Strom, Folke, “Une divinite-oiseaux dans la mythologie Scandinave?” // Ethnos, 21 (1:2), 1956, pp. 73—84.
Sturtevant, Alfred Morey, “Etymological Comments Upon Certain Old Norse Proper Names in the Eddas”. // PMLA 67:7, 1952, pp. 1145—1162.
Wanner, Kevin, “Cunning Intelligence in Norse Myth: Loki, Ó?inn, and the Limits of Sovereignty”. // History of Religions, 48:3, 2009, pp. 211—246.

Sheena McGrath (c)
Перевод: Анна Блейз (с)

Настоящий перевод доступен по лицензии Creative Commons «Attribution-NonCommercial-NoDerivs» («Атрибуция — Некоммерческое использование — Без производных произведений») 3.0 Непортированная.