Два малых скандинавских божества: Бюггвир и Бейла. Глава 2: Бюггвир и ячмень

Автор: Жорж Дюмезиль (c)
Перевод: Анна Блейз (с)
Источник: Georges Dumézil, Gods of the Ancient Northmen, 1959

Введение
Глава 1
Глава 2
Глава 3
Глава 4
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ…

II. Бюггвир и ячмень

Более конструктивная в своей основе школа «Культов леса и поля»^[1], ставившая своей задачей развенчание мифов, подошла к интересующему нас вопросу с чистого листа и почти сразу же обнаружила свидетельства в пользу принципиально иной гипотезы, более узкой, но не вызывающей сомнений: Бюггвир — это олицетворение ячменя. Датский фольклорист Свен Грундтвиг, издатель обширного собрания народных баллад, работу над которым завершил его ученик Аксель Ольрик, заявил об этом факте еще в 1874 году. Во втором издании своей «Эдды Сэмунда Мудрого» он, среди прочего, сделал следующее примечание к 44-й и 45-й строфам «Перебранки Локи»^[2]:

Это объяснение с самого начала было прекрасно обоснованным как по содержанию, так и с формальной точки зрения, и остается загадкой, почему исследователи не сразу обратили на него внимание и продолжали искать другие версии. Так, например, Вольфганг Голтер в 1895 году задался вопросом, почему бы Бюггвиру, слуге бога плодородия, не быть попросту «крестьянином»^[3]. Он предположил, что имя Бюггвира происходит от byggva — ранней формы глагола byggja, что значит «населять, заселять, обитать»; и действительно, такой дериватив встречается в поэтических текстах в составе нескольких составных слов: jarð-byggvir — «incola prædii, fundi»^[4] [лат. «обитатель имения, поместья»] применительно к конунгу; lopt-byggvir — «incola tabulati, обитатель крепости (или корабля), правитель, государь»; faðm-byggvir — «incola sinus, обитатель объятий [или лона], муж». Но даже если сбросить со счетов то обстоятельство, что слово —byggvir вне подобных составных имен существительных не встречается^[5], остается очевидным, что оно означает только «обитатель чего-либо», но не «крестьянин».

Версия «Бюггвир-ячмень», Byggvir-bygg, объясняет почти все детали и иронические подтексты приведенного отрывка из «Перебранки Локи», — или, по крайней мере, все те, которые поддаются однозначному переводу. И вот как, по моему мнению, следует их интерпретировать^[6].

1. а) Бюггвир как ячменное зерно — действительно «мелочь» (44.1);

б) средний род, в котором употреблено (с очевидной целью выразить презрение, как свидетельствуют М. Ольсен, Г. Геринг и Н. Лид) выражение þat it litla, наверняка воспринимался слушателями как весьма забавный, потому что существительное bygg — тоже среднего рода.

2. а) выражение und kvernom klaka, букв. «и под жерновом ты будешь клохтать», более чем уместно по отношению к ячменному зерну;

б) со своей стороны, «Ячменное зернышко» само выставляет себя на посмешище, заявляя: «Будь я на месте моего господина, я бы раздробил эту зловредную ворону в пыль и прах». Глагол, который он употребляет, mölva, соответствует готскому ga-malwjan, «разбивать, дробить», и во всем корпусе древнескандинавской литературы встречается лишь единожды, но в современном исландском существует и употребляется в значении «растолочь в крошку». Магнус Ольсен слышал, как этот глагол употребили по отношению к ручью, размывшему свое русло (mölva og brióta). Таким образом, исландцы не могли не ассоциировать его с синонимичным глаголом mylja [«разбивать, дробить, раздавливать»] (от *mulwjan) и с другими производными от того же корня, на мысли о которых маленькому «Ячменному зернышку» не стоило бы наводить своих слушателей: mala — «молоть» и mjöl — «мука».

3. Наверняка слушателей веселило и то, как «Ячменное зернышко» говорит: «Будь я такого же благородного происхождения, как Фрейр, и будь у меня такой же богатый дом, как у него…» (43.1—2). Ведь на деле оно происходит всего-навсего из ячменного колоса, а его дом — мельница, давильный чан или пивной котел.

4. а) с другой стороны, у «Ячменного зернышка» — основного сырья для пива — есть все основания гордиться (45.3—5) тем, что боги на пиру пьют доброе пиво, которым обязаны именно ему;

б) вправе он гордиться и тем, что боги и люди называют его «проворным, живым», bráþr (45.1—2), и не только потому, что этот эпитет соответствует настроению, возникающему от выпитого пива (М. Ольсен), но и потому, что слушатели, вероятно, понимали: слово это — одного корня с глаголом brugga, означающим «варить (пиво)»^[7].

5. Скандинавские пиры, как и пиршества в кельтской эпической традиции, часто становятся ареной для борьбы за превосходство или хвастливых перепалок, легко перерастающих в ссоры (сама «Перебранка Локи» — одно из таких характерных состязаний). Маленькому «Ячменному зернышку» нечем крыть, когда Локи в ответ на его похвальбы выкладывает козырную карту:

«Ты никогда не умел распределить (правильно, мирно) доли между (пирующими) людьми». Эту же формулу, þú kunnir aldregi, «ты никогда не умел», Локи до этого использовал уже дважды (22.1; 38.1). Вначале он заявил Одину, верховному богу, определяющему победителя в битве: «Ты никогда не умел “распределить битву” (deila víg) [т.е. удачу в битве] между (сражающимися) людьми и много раз отдавал победу тем, кто был ее недостоин!»; а затем обвинил Тюра, бога правосудия: «Ты никогда не умел примирить двоих (в судебной тяжбе)!» В обоих этих случаях — а, следовательно, и в случае с Бюггвиром, — Локи упрекает бога, заведующего какой-либо конкретной сферой деятельности, в неумении должным образом управляться с людьми именно в этой области, будь то сражения, споры на тинге или пиршества.

6. Локи добавляет: «И когда мужчины идут сражаться, тебя не отыскать в соломе на скамье (flet)». Flet — это скамья, прикрепленная к стене и застеленная соломой (глагол —stráa)^[8]. Создается впечатление, что Бюггвира здесь упрекают в трусости, но это лишь комическая интерпретация буквального факта, совершенно обычного и неизбежного в связи с bygg, ячменным зерном как таковым: ячменного зерна в соломе, расстеленной на скамьях, больше нет, потому что все оно ушло в пиво, разжигающее ссоры. И поэт, естественно, обыгрывает здесь двойное значение предлога í: выражение í fletz stráe означает «на соломе, [лежащей] на скамье», когда речь идет о госте на пиру, и «в» той же соломе, когда подразумевается зерно.

7. В целом, описанный статус интересующего нас персонажа не дает очевидного объяснения только второму и третьем стихам строфы 44.

а) стих 44.2 содержит аллитерирующее словосочетание snapvíst snapa. Прямое значение глагола snapa  — «быть прихлебателем, паразитировать», но Нильс Ларсен утверждает, что в современном исландском языке это слово употребляется в более широком смысле — например, применительно к травоядным животным, с трудом изыскивающим себе пропитание на промерзшей  земле. Таким образом, утверждать, что нам понятен точный оттенок значения, в котором употреблен этот глагол в «Перебранке Локи», мы не можем;

б) что касается стиха 44.3, буквально означающего «Ты всегда будешь при ухе Фрейра», то не исключено, что его следует понимать в переносном значении или в контексте ритуальной практики. Из описаний лапландских обрядов XVII—XVIII веков, в значительной мере сохранивших практики, заимствованные из скандинавского язычества, нам известно, что на культовое изображение Фрейра, известного лопарям под именем Варалден Олмая, вешали различные, в том числе довольно отвратительные предметы, ассоциировавшиеся с плодородием. Быть может, в числе этих предметов были и связки ячменных колосьев, хотя о таковых известные нам источники не упоминают? На самом деле в знаменитом отчете миссионера Йоханна Рандульфа^[9], так называемой «рукописи из Нэрёй» (1723)^[10], утверждается следующее:

В действительности эта кривая линия с крюками, которая изображается на бубнах лапландских колдунов, — не что иное, как связка ячменных колосьев. Иногда она возвышается над помещенным рядом с ней персонажем и склоняется к его голове^[12], а иногда он поднимает ее правой рукой, причем так, что верхний конец этой связки, загнутый крючком, действительности оказывается у него «при ухе», at eyrom Freys^[13]. Таким образом, нельзя исключать, что рассматриваемая строка из «Перебранки Локи» относится к той же культовой практике, к тому же обычаю украшения идола, что и фигуры, изображаемые на бубнах.

Итак, Бюггвир как персонификация ячменного зерна прекрасно вписывается в контекст «Перебранки Локи». Не менее основательны и этимологические тому подтверждения: древнеисландское bygg, имя существительное среднего рода, происходит от *biggwu-, *beggwu— и общегерманского *bewwu-, к которому также восходят древнесаксонское beo («урожай») и древнеанглийское béow («хлебное зерно»). Существительное мужского рода Byggvir образовано от него по той же модели, по которой многие другие имена персонажей в обеих Эддах образуются от нарицательных существительных всех трех родов. Например, Эльдир (Eldir), один из слуг Эгира, на пиру у которого Локи осыпает богов своими саркастическими упреками, это персонифицированный огонь, eldr. Сам Эгир (Ægir) получил свое имя от существительного á (женский род), означающего проточную воду и родственного готскому ahwa («поток») и латинскому aqua [«вода»]. Великаны Ёрнир (Örnir) и Бримир (Brimir) — это орел, örn (мужской род) и бушующее море, brim (средний род)^[14]. Кроме того, здесь следует вспомнить еще один весьма распространенный способ словообразования, основанный обычно на отношениях принадлежности: от hallr, «большой камень», происходит hellir, «пещера»; от hjalmr, «шлем» — hilmir, «предводитель, вождь», и так далее^[15].

Таким образом, никаких сомнений относительно сущности Бюггвира не остается. Но возникает вопрос: как интерпретировать эту персонификацию? Здесь исследователи придерживались нескольких различных подходов.

Некоторые, как Аксель Ольрик в 1905 году^[16], утверждали, что и это имя, более нигде не встречающееся, и, соответственно, носящий его персонаж, — всего лишь развлекательная выдумка, которую позволил себе автор «Перебранки Локи». Поскольку происхождение имени Бюггвира от bygg бросается в глаза, смысл посвященного ему отрывка не должен был укрыться от слушателя. Иными словами, автор попросту решил поупражняться в остроумии на тему «судьбы ячменя», подобно тому, как составители наших школьных учебников сочиняют назидательные истории о приключениях пшеничного зернышка, как шотландские и английские баллады из собрания Свена Грундтвига повествуют о «страстях» и апофеозе Аллана Эля или сэра Джона Ячменное Зерно^[17], как дидактические стихи эпохи немецкой Реформации уподобляют страдания бедного христианина «семнадцати мытарствам льна»^[18], и как, наконец, уже в наше время нашел немало неожиданных и оригинальных приложений евангельский образ пшеничного зерна, которое «пав в землю, не умрет…» и так далее (Ин. 12:24).

Другие исследователи, как и сам Аксель Ольрик пятью годами позже, предпочли более продуктивный, с их точки зрения, подход. В тот период в моду вошли «духи растительности», «духи зерна». С помощью этой концепции надеялись отыскать путь к изучению самых древних, самых глубоких и, в то же время, самых живучих основ европейского язычества. Бюггвир подходил для подобных целей как нельзя лучше.  Но прежде чем обратиться к рассмотрению этой обширной темы, необходимо удостовериться, что в нашу «зерновую» интерпретацию вписывается жена, которой наделил Бюггвира сказитель и с которой так оконфузились ученики Макса Мюллера. Иначе говоря, кто такая Бейла? Или что она такое? Признаем сразу, что с Бейлой дело обстоит сложнее, чем с Бюггвиром, и образ ее до сих пор еще не получил удовлетворительного истолкования.

Введение
Глава 1
Глава 2
Глава 3
Глава 4
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ…