Локи в поздней традиции
Автор: Аксель Ольрик
Перевод: Анна Блейз (с)
Источник: Særtryk af Danske Studier, 1909.
В предыдущем выпуске (Danske Studier, 1908, p. 193 ff.) я упомянул о том, что в таких западных странах, как Исландия и Англия, а также на Фарерских и Шетландских островах, — на территориях, не заселенных нашими соплеменниками изначально, но колонизированных в эпоху викингов, — бытует развитая традиция, связанная с Локи.
Это и само по себе удивительно, но еще более странным кажется то, что во многих сюжетах, относящихся к упомянутой традиции, Локи предстает в окружении асов и таким, как мы его знаем по древним эддическим песням: к нему обращаются наряду с Одином; он дурачит великанов, странствует вместе с Тором, принимает обличья всевозможных животных и подстраивает гибель Бальдра.
Однако с этим пластом сосуществует еще один, а именно — поверья, или даже, скорее, поговорки, содержащие имя Локи. Многие из них согласуются с эддическим образом Локи и могли возникнуть благодаря неким смутным воспоминаниям об этом персонаже, сохранившимся в народной традиции. Но убедительными свидетельствами в поддержку такой гипотезы мы не располагаем, так что несколько позже нам придется обратиться еще раз к этой группе «малых» источников.
В странах Скандинавии дело обстоит совершенно иначе. В изначальном мифологическом контексте Локи здесь фигурирует только в одной народной балладе о том, как Тор вызволял свой молот, похищенный великанами. Это средневековая вариация на тему «Песни о Трюме», сочиненная, как полагают, в Норвегии, а позднее распространившаяся также и в Швеции и Дании. Однако утверждать, что эта баллада принадлежит к поздней традиции, мы не можем: судя по всему, она была сложена очень давно, и нет никаких оснований полагать, что история ее действительно начинается с самых ранних из всех известных нам вариантов, записанных в Ютландии.
Кроме того, за последнее столетие в различных областях Скандинавии было собрано необъятное множество народных поверий и поговорок, связанных с Локи. Они, со своей стороны, не имеют никакого отношения к древнему скандинавскому пантеону и если вообще как-то связаны с мифологией, то лишь условно. Основная их функция состоит в описании различных природных явлений, варьирующихся в зависимости от местности.
1. Локке как небесное или погодное явление (Дания)
Основные источники: H. F. Heilberg, Jysk ordbog: ”Lokkemand” и ”Jakob Löj”; Dansk folkemindesamling (далее DFS), 1906, 29b: ”Lokke”.
В Дании «Локке» связывается с такими явлениями, как марево и мерцающий свет. В Ютландии о них говорят: Lokke slår sin havre («Локке жнет овес») или Lokkemand driver sine geder («Локкеман коз гонит»), — а в Зеландии встречается выражение Loke lejemand («Локи-озорник»).
Последний пример известен лишь по одной (пока что не опубликованной) заметке Йенса Кампа (около 1880), сделанной со слов некой старой шкиперской вдовы из Копенгагена, однако его описание не оставляет никаких сомнений в природе явления, о котором идет речь:
Если солнце мерцает на воде, отбрасывая блики на что-нибудь (например, на стену), то могут сказать: Det er Loke Lejemand («Это Локи-Озорник»); Nu skal du sidde stille der på (køkken) bordet og se på Loke Lejemand oppe på væggen («А теперь посиди спокойно за (кухонным) столом и посмотри, как Локи-Озорник играет на стене»). В точности с такими словами одна старая шкиперская вдова из Копенгагена обратилась к ребенку. Дело было на острове Богё (DFS 1904, 42, 286).
О том, что указанное выражение происходит из Зеландии, свидетельствует не только упоминание о Копенгагене, но и сама форма слова lejemand. Если бы оно возникло в Ютландии, то имело бы форму legemand.
Утверждать с уверенностью, что следующее выражение тоже родом из Зеландии, я не могу. Но, так или иначе, директор копенгагенской гимназии Скуле Торлаций упомянул его в печати в 1801 году:
В Дании такое явление, когда солнечные лучи пробиваются к земле или морю сквозь плотные облака, крестьяне, как я слышал сам, называют Locke dricker vand («Локи воду пьет»)28.
Можно предположить, что поверья о «Локке» получили широкое распространение в XVII столетии. Целый ряд поговорок такого рода приводит в своих записках для словаря ученый Педер Сюв, директор школы, а впоследствии викарий одного из приходов Зеландии:
Lokke haver sine geder ude at vokte nu [Локке пасет своих коз]: при ярком солнечном свете, когда над землей дрожат потоки теплого воздуха [«как скачущие козы»].
Lokke faaer noget at bøde sine buxer med [будет чем Локке штаны залатать]: когда шерсть (или что-то подобное) запутывается настолько, что уже ни на что не годится.
At føre Lokkes breve [разносить письма Локке] или her Lokkes breve [нести сюда письма Локке].
At høre Lokkes eventyr [наслушаться баек Локке].
Из этих поговорок в опубликованный Сювом словарь Danske Ordsprog («Датские поговорки») вошла только последняя (II 76); однако прочие сохранились в неопубликованном приложении к его собранию29.
Здравый смысл подсказывает, что все эти поговорки Сюв почерпнул из зеландской традиции. В более поздних собраниях две последние из них не встречаются, но присловье насчет штанов Локи впоследствии обнаружилось на острове Лолланд, а поговорка о козах в различных вариантах встречается и по сей день в нескольких районах страны (чаще всего — в Западной Ютландии).
Прежде чем перейти к другим явлениям, приведу несколько цитат, чтобы представить описываемый феномен как можно более наглядно:
Эта зыбь или марево в воздухе, которое ютландские крестьяне называют Lokes havresæd [овес Локи], сбивает с толку и обманывает глаз (Blicher, Noveller, 2, udg. II 90).
Выражения Lokke (Lokki) sår havre i dag [Сегодня Локке (Локки) сеет свой овес] или Lokke driver i dag med sine geder [Сегодня Локке пасет своих коз] употребляются в нескольких областях Ютландии <…> и означают такое весеннее явление, когда от солнечного света над землей поднимаются испарения и на равнине можно видеть, как над горизонтом дрожит или мерцает воздух, наподобие горячего пара над чайником или костром (Molbech, Dansk dialektleksikon, 1841, 330).
…когда смотришь на горизонт в ясную солнечную погоду и кажется, будто воздух колышется мерцающими волнами или вздымается и опускается, словно вода (тот же источник).
Вращающийся поток или колебания крошечных пятнышек света, какой иногда можно видеть на озере вечером после теплого дня (тот же источник).
Когда в воздухе бывает марево в теплый летний день, в окрестностях Хорсенса говорят: Lokke slår sin havre [Локке жнет овес] или bjærgmanden driver med sine får [горец пасет своих овец] (Danmarks gamle folkeviser, IV, 758).
В теплые летние дни, когда над землей завихряются испарения горячего воздуха (E. T. Kristensen, Jyske folkeminder VII, 273; вероятно, в окрестностях Хернинга и Виборга).
Завихрения в воздухе, какие бывают весной и ранним летом, называются bjærgmanden sår havre [горец сеет овес] (Западная Ютландия, приход Севел; записано учителем П. Кристенсеном в 1908 году).
Волнистую фата-моргану, что появлялась в теплые дни над горизонтом на ровных пустошах, даже и в те дни [около 1860] крестьяне всегда называли Lokes havresæd [овес Локи] (Варде, Гриндстед; Ида Стокхольм, 1908).
На следующее утро мы двинулись дальше через равнину [от Ольборга]. Погода была ясная и теплая и даже уделила нам отблеск волшебства, каким светлые эльфы забавляются в летние дни. Горячий воздух плясал над всею пустошью до самого горизонта, и там лишь бледнел и угасал, словно дальний лес или церковные шпили, теряющиеся во мгле. Det er Lokemand der driver sin hjord [Это Локеман пасет свое стадо] или sår sin havresæd [сеет свой овес], говорят крестьяне (F. Hammerich, Brage and Idun II, 1839, 299)
Когда в теплый летний день на горизонте виднеются воздушные волны, может почудиться, будто они живые. Это называется Kullebondens svin [свиньи горного крестьянина] и предвещает хорошую погоду (Борнхольм; Martin Nielsen, Skattegraveren VII, 1887, 143, 713).
När Lukas vallar sina får, blir det långvarig värme [Когда Лука (святой Лука здесь заместил Локи) пасет своих овец, погода еще какое-то время будет теплой]: странный трепет в воздухе, какой бывает по весне, и кажется, будто какие-то маленькие существа прыгают и скачут над вспаханными полями (Скандия; Antiquarisk tidskrift för Sverige VII 2, 25).
Ко всем этим сведениям могу добавить, что я и сам наблюдал подобное явление — например, на Пасху 1906 года в полях близ Копенгагена, после довольно долгой засухи и череды солнечных дней. Воздух дрожал невысоко над землей; поначалу это походило на брызги воды, но вскоре стало казаться, как будто что-то скачет или прыгает.
Это мерцание воздуха до сих пор связывают с действиями какого-то живого существа — Локке, Локкемана, «горца» (bjærgmanden) и т.д., — который либо «сеет свой овес», либо «пасет своих коз (овец, свиней)».
Вариант Lokke sår sin havre («Локке сеет свой овес») преобладает в окрестностях Лимфьёрда (Венсюсселе, Ханхерреде, Ти, Морсе, Саллинге и Химмерланде), но иногда встречается и южнее, по всей восточной или, точнее, средней части Ютландии (в районах Виборга, Хорсенса и Гринстеда). В Севельском приходе округа Гиндинг: æ bjærremand sår havre («горец сеет овес»). В Тёрринге близ Хольстебро возникла ассоциация с кваканьем лягушек: æ frøer sår havre («лягушки сеют овес»).
В равнинных местностях на западе Ютландии, от устья Лимфьёрда до областей Варде и Рибе, а также в западной части Южной Ютландии, напротив, встречается только вариант Lokkemand driver sine geder (får) — «Локкеман (букв. Человек-Локи) пасет своих коз (овец)») Впрочем, это поверье распространено еще шире: в Скандии говорят: Lucas vallar sina får («Лука пасет своих овец»), на острове Борнхольм — kullebondens svin («свиньи горного крестьянина»), а выше уже упоминалась поговорка, записанная П. Сювом: Lokke har sine geder ude at vogte («Локи пасет своих коз»).
Каждый из двух этих вариантов описывает явление фата-морганы, или марева, по-своему: первый — как летящие над землей «брызги» семян, второй — как прыжки коз. При этом никаких представлений о характере или сфере деятельности Локке в фольклоре не отражено: поговорки возникают непосредственно на основе наблюдаемого явления. Подтверждение тому можно найти, например, у соседних народов, также описывающих марево как скачущих животных — например, «летних жеребцов»: do summerkatte lope у фризов или summer-colt у англичан.
Но, возникнув однажды в народных поверьях, подобный персонаж начинает постоянно меняться в зависимости от обстоятельств. Если марево застит глаза и мешает разглядеть животных на пастбище, крестьяне говорят: æ Lokkemand ha nok tawen em («видать, Локкеман их увел»). Так этот неугомонный и вечно движущийся обитатель воздуха превращается в вороватого озорника.
Схожим образом, выражение Lokkes havresæd («овес Локи») со временем конкретизируется: известно несколько растений, которые именно так и называют — «овсом Локи» (Lokkes havre):
1. В Венсюсселе «овсом Локи» (Lokkens havre) называют кукушкин лён (polytrichum commune) — мох с красноватыми стеблями, прорастающий ранней весной на песчаных почвах30. Другое (тоже народное) название этого растения, встречающееся на Гулланде, — pukhavre, päukhagre (т.е., «овес тролля»)31.
2. В Videnskabernes selskabs ordbog («Словаре Научного общества») Lokes eller Lokkes havre («овес Локи или Локке») упоминается как название овсюга (avena fatua) — растения, которое в норвежских местностях известно как flyvehavre (flughavre, vildhavre и т.п.). Другие мифологические названия этого растения — trollhavre («овес тролля») (Восточная Норвегия) и Liot—agär («злой овес» или «овес злыдней») (Даларна, Швеция)32.
Считалось, что овсюг — этот дикий и бесполезный, в отличие от посевного овса, злак, — сеют в насмешку над человеком какие-то сверхъестественные существа или все тот же озорной «Локке». Аналогичное поверье имелось и относительно кукушкина льна:
Название pukhavre (овес тролля) отражает недовольство, которое вызывают его раздутые коробочки: ведь от них нет никакого проку (Dybeck, Runa, 1847, 30).
Впрочем, это название может объясняться и еще одной причиной: ведь кукушкин лен появляется в то же время года, когда «Локке сеет свой овес».
Основу и любопытную особенность этих поверий составляет, очевидно, само имя «Локке». Другими, не столь определенными словами наподобие «тролль» или «злыдень» (ljot), оно замещается лишь в отдаленных уголках Швеции и Норвегии, где датский «Локке» попросту неизвестен.
То же самое имя встречается в ютландских названиях еще нескольких растений:
3. В Ти метлицу обыкновенную (agrostis spica venti) называют «травой Локи» (Lokes græs)33. Мятлик луговой (poa) тоже зовется травой Локи или Локкеля. Опять-таки, и то, и другое — бесполезные для человека травы, которые Локке сеет из вредности.
4. На западном побережье Ютландии, в Леме, что близ Рингкёбинга, одуванчик называют Låkkilæjer (E.T. Kristensen, Jyske folkeminder, IX 76), где —læjer и —leger — составные части названий некоторых цветущих растений. Одуванчик стал ассоциироваться с Låkki из-за того, что период бурного роста и цветения у него приходится на первые теплые дни лета, а также, возможно, по причине своих хрупких, эфемерных плодов и ядовитого сока.
Все эти названия свидетельствуют о том, насколько широко было распространено поверье о «Локке-сеятеле» — или, по меньшей мере, о его играх с воздухом в теплые весенние дни. Для современного крестьянина такое название, как Låkkilæjer, по-видимому, уже лишено смысла: оно возникло в те времена, когда для образования родительного падежа имен собственных еще не использовалось –s, — то есть несколько столетий тому назад.
К более позднему периоду относится стишок из Западной Ютландии: æ Låkkemand mæ hans skek låkker æ ban ud te æ vek («Лаккеман с бородой, уведи ребенка от ограды»). Первоначально в нем фигурировал не «Лаккеман»-Локи, а «длиннобородый Тор», который связывался с мартом месяцем (Feilb. II 445; однако в некоторых местностях Тора как олицетворение весны заменили на «Лаккемана»). Между прочим, позволю себе опровергнуть здесь ошибочное представление о том, что месяц Тор (и этот стих) имеет какое-то отношение к богу Тору. В действительности он связан с древнескандинавским словом Þorri — олицетворением мороза и названием одного из зимних месяцев (середина января — середина февраля). Непосредственно за ним идет стих, относящийся к следующему месяцу, Гоа: Torre med sit skjeg lokke bådna onne veg, Goi med sit skinn jage bodna inn, «Торре с бородой, замани детей в дом, Гоа со шкурой загони детей в дом». Эти сведения предоставил мне профессор Магнус Ольсен из Хеллеланда (округ Ставангер).
* * *
Приблизительно такими путями, очевидно, и развивались народные представления о «Локке», хотя в основе их, как нам представляется, все же лежала ассоциация Локи с мерцающим светом и весенним маревом. Всякая живая традиция имеет тенденцию меняться в зависимости от местных условий, где-то расцветая, а где-то, наоборот, угасая и сходя на нет.
Изменения такого рода отражаются и в многочисленных вариантах самого имени Локи. Когда он сеет овес, на всех территориях к югу от Венсюсселя, в Химмерланде, Саллинге, окрестностях Виборга и вплоть до Хорсенса и Гринстеда его обычно называют Lokke (Låki, Lòk , иногда Lokken или æ Låki). Некоторые информанты пытаются проявить академическую образованность, называя его «Локи» (Loke), но на практике эта форма имени в народе не употребляется. В Восточном Венсюсселе иногда встречаются варианты Lokmand, Lokkemand или Blokmand, а в округе Кэр и Химмерланде — Blokken; все их можно расценивать как попытки придать хоть какой-то смысл этому давно забытому имени.
В западных областях Лимфьёрда (Ти и западный Ханхерред, Морс и отчасти Саллинг) фигурирует другой вариант. Здесь большинство информантов ничтоже сумняшеся пишут просто «Лука» (Lukas); один из них сообщает, что в западном Ханхередде старики говорят Sankt Lukas (святой Лука), но у тех, кто приводит дословные образцы народной речи, упоминаются только Lukas (в одном-единственном случае, в Саллинге), Luk (в Морсе) и, в остальных случаях, Lok. В округе Хьерм «коз пасет» уже даже не Лука, а святой Марк (Markus), праздник которого, надо признать, лучше согласуется с вышеописанными поверьями, поскольку приходится на 25 апреля, тогда как святой Лука не имеет никакого отношения к весне. Однако не следует искать в имени Луки какого-то смысла: это всего лишь попытка хоть как-то приблизить старое, забытое имя к привычным понятиям. Окончание родительного падежа, –s, из выражения Lokes havresæd стало восприниматься как часть корня, и Loke-s превратился в Lukas.
В другой группе местностей употреблялась лишь более простая форма Lokke, зафиксированная Педером Сювом. В Скандии, как и в вышеперечисленных областях Лимфьёрда, говорят Lukas vallar sina får, хотя эти районы различны по природным условиям и географически отстоят друг от друга достаточно далеко. Тем не менее, по всей Западной Ютландии встречается другой вариант — æ Lokkemand. В южных областях (Арнст и Мальт) он превратился в Per Lokkemand или Lokke—Per, а в западной части Южной Ютландии — в Jakob Løj. И Per Lokkemand, и Jakob Løj — местные выражения, обозначающие сон, дрему или лень, и сам этот узус свидетельствует об относительно позднем их происхождении, а основой для них, очевидно, послужил вариант Lokkemand.
Однако Lokkemand, в свою очередь, несомненно происходит от Lokke. Названия сверхъестественных существ, оканчивающиеся на —mand (букв. «человек»), — относительно позднее явление (их не встретить даже в народных песнях). Да и название растения Låkkilæjer тоже свидетельствует, что в более ранний период в этих местностях употреблялся более простой вариант — Låkki.
Следует также отметить, что Lokkemand — это переходная форма к более неопределенным именам, которым отдают предпочтение в равнинных местностях. К этой категории имен относятся æ bjærremand («горный человек, горец»), а иногда и просто æ mand («человек»), æ gammel mand («старик») и æ hawmand («морской человек»); последнее название применяется к западному ветру.
На острове Борнхольм тоже бытует неопределенное имя схожего рода — в составе выражения kullebondens svin («свиньи горного крестьянина»). По всей видимости, в какой-то момент сложилось представление о том, что сверхъестественные существа, которые пасут скот в мерцающем воздухе, обитают в горах или холмах неподалеку от людского жилья.
Так или иначе, имя Lokke распространено в различных областях Дании настолько широко, что не приходится сомневаться: оно служило названием марева изначально. Эта гипотеза подтверждается и тем, что другие названия того же природного феномена обнаруживаются лишь в немногих областях и не выказывают признаков сколько-нибудь древнего происхождения. В западных округах Венсюсселя встречается выражение det iler или der er stærk iling («душно»), в Хаммеруме — æ warm drywer («тепло и душно»), в Зеландии — våren trækker («засушливая весна») (Скельскёр), det er våren (просто «весна») (Сейрё), vårvinden trækker («весенний ветер сушит») и vårvinden blafrer («весенний ветер дрожит») (Хорнсхерред). Во всех этих выражениях чувствуется нечто современное (между прочим, ile может означать и «удушливый зной», и «ветреная погода»), и все они по-своему косвенно свидетельствуют о том, что единственным изначальным названием было именно Lokke.
В дополнение к этому можно вспомнить о том, что имя Lokke присутствует в описаниях схожих явлений — таких, как солнечные лучи, «пьющие воду», и солнечные зайчики на воде и на стене (Lokke Lejemand).
Кроме того, мы располагаем внешним источником, подтверждающим тот факт, что выражение Lokke Lejemand насчитывает по меньшей мере несколько столетий. В народной балладе «Старик Тор» фигурирует гонец Локен, который в одном из датских списков XVI века назван liden Locke («малыш Локи»), а в другом — Lochy leymandt (которому в норвежском и шведском вариантах баллады соответствуют Lokie Lagenson и Locke Loye)34. Судя по всему, имя Локи в этой балладе было адаптировано к местным (зеландским) поверьям об озорном существе, играющем в солнечном свете.
Итак, имя «Локке» (Lokke) — по всей Дании — с давних времен носило сверхъестественное создание, связанное с игрой света.
Каким же образом это существо из датского фольклора связано с Локи как персонажем древней мифологической поэзии?
Ранее в подобных случаях всегда предполагалось, что подобные маленькие сверхъестественные существа в древности были богами, но после введения христианства утратили былое значение, а заодно и уменьшились в росте. Однако со временем стало понятно, что такое объяснение работает не всегда.
Так же обстоит дело и с нашим «Локке». Единственное, что объединяет его с асом Локи, — это озорной характер; однако в нем нет коварства и злобы, и со скандинавским пантеоном он никак не связан. Ни к асам, ни к великанам (jatnir) он не имеет никакого отношения; скорее уж, он сродни эльфам, волшебным обитателям холмов. Поверье о том, что он прячет домашний скот за пеленой марева, точь-в-точь подобно тому, которым поделился со мной один старый пастух: потеряв метлу, он решил, что ее украли и спрятали от него «девчонки элле» (датский эквивалент эльфов).
Итак, Локке по природе близок эльфам, или «жителям холмов», и само его существование целиком и полностью зависит от одного-единственного фактора — зыбкого воздуха, переливающегося на свету.
Впрочем, имеются отдельные факты, объяснить которые связью с игрой света и маревом невозможно. Например, Педер Сюв приводит выражение «Lokke faaer noget at bøde sine buxer med [будет чем Локке штаны залатать]: когда шерсть (или что-то подобное) запутывается настолько, что уже ни на что не годится». Весьма похожие выражения по сей день встречаются на острове Лолланд (Danmarks gamle folkeviser IV, 578).
Но мы, как ни забавно, догадываемся, откуда произошло это выражение. В Исландии о запутавшейся пряже говорят, что на нитке появился loki («узел, петля») (opt er loki á nálþræðinu), причем некоторые современные исландцы принимают это слово за имя Локи, полагая, что тот самолично запутывает нить. В датском языке для запутавшейся нити имелось схожее название, и следы этого loki до сих пор сохраняются в ютландском выражении dæ lyk’er å æ trå’s («на этой нитке — петля»). Нетрудно представить себе, как на основе подобных фраз родилось поверье о вороватом Локи, или Локке, который запутывает нитки, чтобы сделать их бесполезными для людей и тем самым заполучить в свое распоряжение.
Однако вопрос о том, кто конкретно путает пряжу — тот Локке, которого мы определили как духа марева, или «настоящий» Локи, — остается открытым. Не будем торопиться с ответом, пока не исследуем доступные материалы несколько глубже.
Кроме того, Педер Сюв приводит поговорки at føre Lokkes breve («разносить письма Локке») и at høre Lokkes eventyr («наслушаться баек Локке»), которые, по всей видимости, означают «врать» и «наслушаться врак» (Ordsprog II, 72). Эти выражения напоминают исландское Lokalýgi («чудовищное вранье», «наглая ложь»), и предполагают веру в «Локке» как личность, наделенную даром речи, — в отличие от эфемерного воздушного духа. Вероятно, в прошлом представления о Локке на Датских островах были гораздо более развитыми и отчетливыми.
Наконец, в «Словаре диалектов» Мольбеха приводится выражение at gå i Lokkis arri («идти по следам Локки» [?]), зафиксированное в округе Сёндерьинг (Рандерс) и описывающее явление линьки у птиц. Возможно, люди представляли себе «Локки» как озорное сверхъестественное существо, которое выдергивает перья у птиц в период линьки, — и не исключено, что это поверье восходит к образу проказливого «Локке», ворующего домашний скот.
2. Локке (Локье) как огонь в очаге (Швеция и Телемаркен, Норвегия)
Совершенное иные представления о Локке обнаруживаются в Швеции и в Телемаркене (Южная Норвегия).
В Телемаркене, когда огонь в очаге сильно искрит, говорят: Lokje dengjer bon’e sine («Локье бьет своих детей»).
С другой стороны, в соседней с Телемаркеном южной местности, Сэтерсдалене, схожее выражение — No dengjer vetti bonni si («Это дух бьет своих детей») — употребляется, когда в очаге трещат дрова или лопаются печеные яблоки, а когда огонь искрит, говорят иначе: No syng’e vetti («Это дух поет»). Здесь, в Сэтерсдалене, словом vetti обычно обозначали любое сверхъестественное существо, благожелательное к людям, где бы оно ни обитало — в лесу, в холмах или в огне домашнего очага35.
Когда в Телемаркене кипятили молоко, пенки бросали в огонь как жертву «Локье».
Дальше к югу (в округах Листер и Мандаль) соблюдается тот же обычай, но уже без упоминания о Локье (Eiler Sundt, Folkevennen, XI [1861], 393).
В нескольких областях Швеции дети бросают выпавший молочный зуб в огонь со словами: Locke, ge mig en bentand för en guldtand («Локке, забери зуб золотой, дай мне зуб костяной»), — или с другими подобными присказками.
При этом форма имени варьируется в широких пределах:
locke, locke ran или locke, locke в Смоланде (Cavallius, Wärend I 235);
låkka ram в Смоланде (Rietz, 418);
låkke, låkke в окрестностях Кальмара (Sv. landsth. IX, 1, p. 365);
loke (так!?) в Нерике (Hofberg, Nerikes gamla minnen, 215);
lokk, lokk или nokk, nokk, в Шведской Финляндия (Nyland IV 65, с дополнением: «к кому именно так обращаются, нам неизвестно») ;
Noke, noke в Скандии или Berta, Berta в Глумслёве, Скандия (Eva Wigström, Folkdigtning II 278; «но, говоря “Берта”, она имеет в виду огонь»).
Однако не приходится сомневаться, что исходная форма для всех перечисленных вариантов — «Локке» (Lokke) и что этим словом обозначается огонь. Ran или ram, которое добавляют к этому имени в Смоланде, по-видимому, представляет собой сокращенную форму прилагательного ramur («сильный»): именно к «сильному огню» обращаются с просьбой поскорее вырастить новый зуб.
Обычай принесения зуба в жертву распространен еще шире, чем имя «Локке»: по-видимому, он известен всем германским народам. Встречается он в двух основных формах: зуб либо бросают в огонь, либо зарывают в землю (прячут в мышиную нору, закапывают на кладбище и т.п.). В Германии бытуют обе формы, хотя та, которая связана с огнем, встречается реже (здесь зуб полагается забросить через голову за печь).
В Швеции (включая Скандию) и Норвегии, напротив, почти исключительно практикуется огненная жертва. В Дании сохранились лишь смутные следы этого обычая: в Венсюсселе зуб бросают в дымоход или за печку (Skattegrav. IX 49), причем [в Сорё] — через голову (Skattegrav. VIII 49), но гораздо чаще — просто под кровать. При этом используется заговор, возникший, возможно, под влиянием немецкого обычая бросать зуб в мышиную нору: Mus, mus, gif mig en bentand for en guldtand («Мышка, мышка, возьми зуб золотой, дай мне зуб костяной»; см.: Feilb., Ordbog: mus).
На крайнем юге Норвегии встречается другой заговор, совершенно уникальный: Gulmari, Gulmari, gje meg ei bentån, så ska du få ei guldtån («Гульдмари, Гульдмари, дай мне зуб костяной — получишь зуб золотой»)36. Таким вот почетным именем здесь называют рыжее пламя, представляя его как существо в золотых одеждах.
Вполне очевидно, что «Локке» в Швеции и «Локье» в Телемаркене — это имена огня в очаге и что огонь этот воспринимается как сверхъестественное существо, заботящееся о благополучии всего дома.
Таким образом, это и не Локи-ас из эддической поэзии, и не озорной дух марева из датского фольклора.
По вопросу о том, откуда в действительности произошло имя «Локи», ученые выдвигали самые разнообразные теории. Но мы здесь сосредоточимся только на том, какое отношение имя «Локке» имеет к огню домашнего очага.
Не вызывает сомнений, что этот lokki, огонь очага, связан с древнескандинавским словом loki («пламя»). Напрашивается предположение, что имя бога Локи, собственно, и происходит непосредственно от слово logi, однако многие знатоки лингвистики возражают против такой этимологии. С другой стороны, как сообщил мне профессор Вильгельм Томсен, слова logi и lokki какое-то время могли сосуществовать как две параллельные формы, на которые распалось некое слово, обозначавшее огонь в древнейшем языке. В этом случае «logi» произошло от формы инфинитива lukë, а lokki — от luknós. Первое слово сохранило свой исконный смысл — lue («пламя»), а второе приобрело более конкретное значение — «огонь домашнего очага».
Ввиду этого становится понятнее, почему в Дании именем Локки называют духа мерцающего света. По природной среде обитания и по своему мифологическому характеру он, несомненно, отличается от огня домашнего очага, но с лингвистической точки зрения эти два явления или существа обозначаются одним и тем же словом. Исконная форма luk означала не только «пламя», но и «свет» как таковой. Таким образом, имя «Локки» можно перевести как «солнечный человечек»: «солнечный человечек сеет овес», «солнечный человечек пасет своих коз», «солнечный человечек пьет воду», «солнечный человечек играет на стене» и так далее. Словообразование и формирование мифологических представлений здесь следуют одной и той же простейшей модели, которая по-прежнему используется в народе и в наши дни — всякий раз, когда мать показывает своему ребенку «солнечных зайчиков».
Но поскольку само по себе слово «Локки» (да, собственно, и имя «Локи») простому человеку мало о чем говорит, в связи с ним, естественно, могли возникать самые причудливые поверья.
3. Локье как проказливый ночной дух (Телемаркен, Норвегия)
Итак, с двумя основными разновидностями фигуры «Локке» — датским «солнечным человечком» и шведско-норвежским духом огня в очаге, дело более или менее прояснилось.
Однако за образом дружественного человеку огненного духа из Телемаркена кроются иные, более зловещие черты (а, возможно, и некое иное существо).
Самое раннее свидетельство тому находится у Ганса Якоба Вилле, в его изначальной, полной рукописи «Описания Сельёрдского прихода» (1786):
Тем же вечером [в Чистый Четверг] полагалось сплести три ремня, чтобы починить сани Локи, который к тому времени приезжал с полными санями блох, и сани ломались, оттого что груз был слишком тяжел. Считалось, если этого не сделать, то на следующий год блохи расплодятся неимоверно (Wille, Optegnelser om Telemarken [særtr. af n. Hist. Tidsskr. 2 R. III], 43).
В варианте рукописи, предназначенном для публикации, Вилле ограничился лишь кратким замечанием: «О Локье почти ничего неизвестно, однако его называют ночным привидением».
В его же неопубликованном списке местных слов из Сельёрда и некоторых областей Телемаркена сообщается: «Лаакье (Laakje), ночное привидение, которое уносит маленьких детей» (Ross, Norsk ordbog, 486, с пометкой на полях: «Поскольку Вилле не воспринимал на слух разницу между o и aa, это может быть Локье»).
И, наконец, известно более позднее поверье из той же местности:
В Телемаркене рассказывают о злом духе Локье, которого иногда принимают по ошибке за самого дьявола. Говорят, когда-то он ухватил одного ребенка за бока, посадил на землю и сказал: «А теперь так и сиди тут, пока тебе не стукнет год». Вот почему у младенцев на бедрах ямки, и вот почему до года ребенок не ходит (Faye, Norske folkesagn, 2. udg. 1844, 5).
Однако, как указывает Росс, «Локье» из Телемаркена не следует путать с общенорвежским «Локьеном» (Låkjen) — злым духом, чертом (от låk, «злой, дурной, грешный»).
Подобный образ озорного или даже откровенно зловредного ночного духа трудно совместить с представлениями о духе домашнего очага — покровителе семейного благополучия. Легче предположить, что он связан с Локи из эддических поэм или, в крайнем случае, с проказливой стороной натуры датского Локке. Однако не следует сбрасывать со счетов и особую связь этого существа с ночью.
И все же мы не можем отвернуться от того факта, что поверья об этом ночном «Локье» распространены именно в той же местности, что и обычаи, окружающие «Локье» домашнего очага. Кроме того, сходство между ними все же имеется: Локе-озорник, как и Локке, живущий в очаге, связан с внутренним пространством дома. Поэтому не исключено, что два эти образа, в конечном счете, восходят к одному общему источнику.
Представления о неких маленьких домашних духах, появляющихся, главным образом, по ночам, и при этом, с одной стороны, приглядывающих за благополучием людей и домашнего скота, а с другой — все же проказливых, распространены достаточно широко по всей Скандинавии. Таких существ называют по-разному: nisse, nissepuk, puge, gårdbo, tomte, vord (т.е. «страж») и т.д. Кажется резонным предположить, что этот домашний дух (подобно литовскому puke) изначально был огнем домашнего очага, которому регулярно приносили жертвы, а позднее превратился в существо мифопоэтического толка, довольно шаловливое и склонное ко всяческим проказам.
В качестве примера можно привести поверье, бытующее на западе Норвегии: говорят, если человек поутру проснулся с исцарапанным лицом, это его поцарапал vord37.
Итак, относительно личное имя «Локье», судя по всему, прошло тот же путь развития, что и нарицательное vætte (сверхъестественное существо вообще): от благожелательной силы, обитающей в огне очага или в кургане, до вышеописанного домашнего духа.
4. Локке как сверхъестественное существо и Локи как один из асов
Вернемся теперь к тем отдельным поверьям и гипотетическим остаткам древних верований, о которых мы упомянули в самом начале нашего исследования.
Множество таких разрозненных поверий, связанных с Локи, бытовало в Исландии. Одни из них восходят к высшей мифологии, другие стоят к ближе к вышеописанным представлениям о «сверхъестественном существе». Так, исландцы верили, а возможно, верят и до сих пор в так называемого «каупалоки» (kaupaloki), маленькую фигурку (в чем-то подобную тому, что мы сейчас называем dragedukke38, т.е. амулету из корня мандрагоры), которая привлекает удачу в торговых делах. Здесь Локи опять-таки выступает как дух-помощник.
Словами lokadaun или lokalykt обозначали серный запах («как если бы дух прошел по комнате»). Непонятное движение в доме по ночам и серный запах — отличительные признаки пикси.
Кроме того, имя Локи входит в названия некоторых растений.
В Исландии lokasjóðr — название лунника (который в Дании зовется Judas penge, «кровавые деньги Иуды», потому что его стручки ассоциируются с фальшивыми серебряными монетами).
На Шетлендских островах название lokis läins («веревки Локи», т.е., ненадежные веревки) носят морские водоросли, которые действительно очень легко рвутся. Там же пушицу называют lokis ull: ее соцветия по виду напоминают коробочки хлопка, но прясть из них невозможно. Все это можно истолковать как развитие идеи, стоящей за выражением «овес Локи» и другими ютландскими названиями растений, включающими это имя.
Если lokabrenna означает все же не звезду Сириус, а «летний зной», то это слово может быть связано с «Локке» как духом марева.
Таким образом, в поселениях, возникших сравнительно поздно, бытуют разрозненные поверья, тогда как на территориях, заселенных с доисторических времен, сохраняются две большие группы взаимосвязанных мотивов: поверья о сверхъестественном обитателе света и воздуха и о духе дома и домашнего очага.
Это различие между древними и относительно молодыми (насчитывающими не более тысячи лет) поселениями дает нам указания на возраст поверий, связанных с Локке. Кроме того, можно предположить, что две вышеупомянутые древние группы могли оказывать друг на друга некоторое влияние, хотя едва ли слишком существенное. Не исключено, что Локье из Телемаркена, который приезжает в Чистый Четверг (один из первых теплых дней весны) на санях, груженых блохами, связан с ютландскими поверьями о Локке как весеннем духе. И еще более вероятно, что «овес Локке» как ботаническое название перешло из Дании в Норвегию и Швецию, где, однако, имя «Локке» было отброшено и соответствующие растения стали называться просто trollhavre («овес троллей») или pukhagre.
С другой стороны, на Датских островах Локке тоже не всегда выступает как дух мерцающего света: например, путая шерсть, он действует, скорее, в роли домового духа, наподобие пикси.
Есть и еще одно обстоятельство, которое может показаться удивительным тем, кто помнит характер Локи по древним мифам, а именно: именем «Локи» или «Локке» иногда называли людей.
Так, известно, что в Нортумберленде в XII веке жил один скандинав по имени Локки (Locchi).
В Скандии встречалась фамилия «Локкеторп» (Lokkethorp), ныне сократившаяся до «Локарп» (Lockarp), которая, несомненно, происходит от личного имени. В Смоланде долгое время существовала фамилия или родовое имя «Локе» (Locke).
На руническом камне из Уппланда обнаружено имя «Луки» (Luki; Локи? Локки?). Это же имя встречается в составе топонимов: Локбол (Lockbol), Лукабол (Lukabol), Локеста (Lockesta), Локастум (Locastum). В Норвегии жил поселенец, которого звали Торбьёрн Локи (Loki); там же известен биркебейнер по имени Торд Локи39.
Однако, по всей вероятности, эти личные имена и топонимы произошли не от божества Локи, как может показаться на первый взгляд, а от одноименного сверхъестественного существа или крошечного тролля. Если дело обстоит именно так, то они образовались по той же схеме, что и некоторые другие древние фамилии и личные имена, связанные с названиями сверхъестественных созданий — таких, как дверги (карлы), скратте, тролли, турсы и йотуны. Изначально это были всего лишь прозвища, которые давали людям по причине низкого социального статуса или необычной внешности, но со временем они превращались в личные имена. Прозвище «Локки» могли давать низкорослым людям, внешне напоминающим пикси.
В поддержку гипотезы о том, что эти личные имена все же восходят к божеству Локи, можно было бы отметить, что в одно время с биркебейнером Тордом Локи жил человек по имени Аудун Бюлейст (напомним, что Бюлейстом звали брата Локи). Но если между двумя этими именами и есть какая-то связь, она может объясняться тем, что «Бюлейстом» (который, очевидно, воспринимался как персонаж, подобный Локи или даже более злобный) этого человека попросту прозвали недоброжелатели.
Вообще, именование людей в честь богов для скандинавов в целом не характерно. Правда, в ранний период заселения Исландии людям нередко давали фамилии, связанные с божествами (vingnir [сильный, как Тор?], gefn [прекрасная, как Фрейя?]), а также имена в честь второстепенных персонажей мифологии (høðr; возможно со значением наподобие «сильный герой») или некоторых великанов (hrungnir, surtr). Однако ни по своему смыслу, ни по области распространения они не могут служить свидетельствами в поддержку гипотезы о том, что личное имя с корнем lok(k)i восходит к имени Локи-божества.
На этом мы можем перейти к общим выводам из всего проведенного исследования. В странах Скандинавии с древних времен бытовали поверья о Локи как маленьком сверхъестественном существе. Основа значения этого имени — lue («пламя»); ср. lysmand («световой человечек»). В Дании он считался духом марева или игры света в потоках воздуха, а в Швеции и Норвегии — духом домашнего очага. В последнем качестве он получал мелкие подношения как хранитель дома и дух-помощник. Постепенно он приобрел дополнительные черты характера, роднящие его с эльфами и пикси, — главным образом, такие, как озорство и вороватость.
Полагать, что он происходит непосредственно от Локи эддических песней, связанного тесными отношениями с основными богами древнего пантеона и проявляющего немало отрицательных черт характера, оснований нет. Но некоторые особенности этого существа (малый рост и вышеупомянутые озорство и вороватость), а также сходство имен все же роднят его с исконным мифологическим персонажем. Не исключено, что в действительности заимствование шло в другую сторону: некоторые черты сверхъестественного существа из народных поверий внесли свой вклад в формирование того причудливого и сложного характера, который являет нам Локи-ас в эддических песнях40. Впрочем, одно можно утверждать наверняка. Мы можем просто — безо всяких предварительных гипотез и без оглядки на мифологического Локи — взглянуть на позднюю традицию скандинавского фольклора и увидеть в ней достаточно простую разновидность мифологических существ, связанных с определенными природными явлениями и, в то же время, согласующихся с общегерманскими поверьями о существах подобного рода. Фактически, дело с Локи здесь обстоит примерно так же, как и с Одином (см. мою статью «Ютландский Один-охотник»: Axel Olrik, «Odinsjægeren i Jylland», Dania VIII, 139). Народные поверья, бытующие в различных областях, изображают Одина то охотником, то преследователем троллей, то духом ночной бури, и все эти представления, вероятно, сыграли свою роль в формировании образа Одина как бога войны и повелителя Вальгаллы.
Автор: Axel Olrik (с)
Перевод: Анна Блейз (с)
Настоящий перевод доступен по лицензии Creative Commons «Attribution-NonCommercial-NoDerivs» («Атрибуция — Некоммерческое использование — Без производных произведений») 3.0 Непортированная.
