Новое место для Локи

Новое место для Локи
Автор: Дагульф Лофтсон (c)
Перевод: Анна Блейз (с)

В строфе 144 «Речей Высокого» рассказчик спрашивает читателя, что ему известно о последовательности этапов религиозного ритуала. Тему этой статьи составляет седьмой вопрос — Veistu, hvé senda skal? («Умеешь отправить?»^[1]), следующий сразу за вопросом Veistu, hvé blóta skal? («Умеешь ли жертвовать?»). Слово senda на древнескандинавском языке означает «отправлять» или «посылать» что-либо куда-либо и иногда употребляется в контексте отсылки даров. Место, которое этот вопрос занимает в строфе 144, подразумевает, что после того, как богам принесут что-либо в жертву (будь то животное, предмет или человек), следующим логическим шагом должна стать отсылка этого дара богам. Но как это сделать? Как отправить жертву в лиминальный мир, где обитают боги? Судя по всему, древние скандинавы знали два основных способа доставить жертву богам: при помощи воды (как о том свидетельствуют многие находки на болотах) и посредством огня. Второй способ, по моему мнению, дает ключ к пониманию функции Локи в древнескандинавской религии, а заодно и указывает на конструктивную роль, которую он мог бы играть в обрядах современного северного язычества.

Прежде чем мы продолжим, важно определить различие между священным огнем, о котором и пойдет речь в этой статье, и огнем мирским. Во многих древних культурах (и, в том числе, скандинавских) выделялось несколько разновидностей огня. Огонь пожара представлялся совершенно иной «сущностью», чем, например, огонь очага или огонь, служащий для врачевания. И подобно тому, как некоторые водоемы или местности пользовались особым почетом, некоторые виды огня считались более священными, чем другие. Например, Якоб Гримм в «Тевтонской мифологии» описывает германский обряд, который проводили для создания совершенно особой разновидности огня — так называемого «огня нужды». Вначале следовало погасить все до единого огни в селении. Затем при помощи деревянного сверла и дощечки добывали новый огонь, через который трижды прогоняли больную скотину и лошадей, чтобы те исцелились от болезни^[2]. Этот пример показывает, что в мире древних германцев существовали разные виды огня, обладавшие разными функциями.

Данные древнескандинавской литературы и археологии позволяют выделить по меньшей мере три основные функции священного огня: очищение (например, когда огонь проносили по границе вокруг нового участка земли, чтобы очистить его, как это описывается в «Книге о занятии земли»), кремация (как свидетельствует о том описание похорон Бальдра в «Видении Гюльви») и отправление жертв богам посредством сожжения. В литературных источниках последняя функция упоминается очень редко, однако многие археологические находки подтверждают, что в древнескандинавской/германской религии действительно имели место огненные жертвоприношения. Гуннар Андерсcон в статье «Среди деревьев, костей и камней: священная роща в Лунде» отмечает:

Насколько мне известно, такое ритуальное действо, как сожжение жертв, практически не фигурирует в литературных источниках по древнескандинавской религии. Нам почти нечего сказать о том, практиковалось ли оно вообще или если да, то в каких формах. Однако в археологических источниках системы кострищ (иногда весьма обширные), встречающиеся, главным образом, на юге Скандинавии и в странах континентальной Европы, иногда интерпретируются как свидетельства огненных жертвоприношений. Некоторые из таких систем расположены на вершинах высоких холмов или даже гор, а сохранившиеся в них остатки обгоревших костей обычно принадлежат крупному рогатому скоту, овцам/козам и свиньям^[3].

В ведийской религии (индоевропейской родственнице германских и скандинавских традиций) священный огонь также используется в ритуалах жертвоприношения, очищения и кремации. Его олицетворение — бог Агни, одновременно и вестник богов и, в символическом плане, «уста», которыми боги принимают жертвенные дары:

1. Прекраснозажженный, привези нам
Богов, о Агни, к жертвователю
И принеси жертву, о чистый хотар!

2. (Сделай) сладкой, о Танунапат,
Нашу жертву у богов, о мудрый!
Сделай, чтоб сегодня (ею) насладились!

3. Нарашансу приятного сюда,
На эту жертву, я приглашаю,
Приготовителя жертвы, с медовым языком…^[4]

Он же — огонь кремации, переносящий умершего в мир богов. Внимательнее присмотревшись к мифам о Локи, мы обнаружим, что ему присущи те же функции, что и ведийскому Агни, и это обстоятельство не только проясняет место Локи в скандинавской космологии, но и придает более глубокий смысл огненным обрядам, бытовавшим в дохристианской скандинавской религии. Но для того, чтобы аргументированно представить гипотезу о Локи как олицетворении священного огня, вначале необходимо рассмотреть сохранившиеся литературные свидетельства о связи Локи с огнем.

Локи как бог огня

Поскольку ни в одном из основных литературных источников Локи не представлен непосредственно как бог огня, вопрос о том, действительно ли это была одна из его изначальных функций, порождал множество споров. Многие отвергали даже саму возможность подобного, а некоторые исследователи касались этой темы только вскользь. И все же сохранилось немало второстепенных источников, указывающих на огненную природу Локи, и в совокупности они придают значительный вес гипотезе о Локи как божестве, тесно связанном с огнем.

В «Прорицании вёльвы» есть несколько строф, позволяющих предположить, что Локи непосредственно связан с сынами Муспелля, то есть огненными великанами из Муспелльхейма — мира, описанного у Снорри как страна, которую защищает огненный исполин по имени Сурт («черный»). Не исключено, что слово «Муспелль» (Múspell) было заимствовано скандинавами у континентальных германцев: сохранилась поэма конца IX века, написанная на древневерхненемецком языке и носящая название «Muspilli», где этим словом обозначается христианское огненное светопреставление^[5]. Турвилль-Петр предполагает, что скандинавы заимствовали его и перетолковали как имя некоего огненного демона, которому суждено разрушить мир^[6]. «Муспелль» — владелец корабля под названием Нагльфар («корабль из ногтей мертвецов»)^[7], а его дети упоминаются исключительно как «сыны Муспелля». Но с таким же успехом слово «Муспелль» может обозначать не какого-то конкретного персонажа, а просто разрушительный огонь или нечто подобное. В таком случае Муспелльхейм следует понимать как мир разрушительного огня, а «сынов Муспелля» — как порождения этого мира. Согласно Снорри, если придет Рагнарёк, Сурт возглавит наступление на Асгард:

В этом грохоте раскалывается небо, и несутся сверху сыны Муспелля. Сурт скачет первым, а впереди и позади него полыхает пламя. Славный у него меч: ярче свет от того меча, чем от солнца. Когда они скачут по Биврёсту, рушится этот мост, как уже говорилось. Сыны Муспелля достигают поля, что зовется Вигрид^[8].

Кроме того, Снорри сообщает, что Сурт — страж Муспелльхейма, защищающий его границы:

Суртом называют того, кто сидит на краю Муспелля и его защищает. В руке у него пылающий меч, и, когда настанет конец мира, он пойдет войною на богов и всех их победит и сожжет в пламени весь мир^[9].

Бросается в глаза сходство со стихом 3:24 библейской Книги Бытия, где речь идет об ангеле с пламенным мечом, охраняющим врата рая, поэтому не исключено, что Сурт с огненным мечом на страже Муспелльхейма — это довольно поздний образ, возникший под влиянием христианства. Впрочем, с уверенностью утверждать это нельзя.

Как уже отмечалось, в «Прорицании вёльвы» есть несколько строф, в которых Локи, по всей видимости, причисляется к сынам Муспелля и, более того, занимает среди них высокое положение. И хотя у Снорри во главе воинства Муспелльхейма стоит Сурт, в «Прорицании вёльвы» Локи упоминается как кормчий Нагльфара (того самого корабля, который, по словам Снорри, принадлежит Муспеллю), на котором, собственно, и плывут из Муспелльхейма огненные великаны (включая Сурта).

С востока в ладье
Муспелля люди
плывут по волнам,
а Локи правит;
едут с Волком^[10]
сыны великанов,
в ладье с ними брат
Бюлейста едет^[11].

То обстоятельство, что Локи везет сынов Муспелля в Асгард из Муспелльхейма, требует предположить, что он и сам принадлежит к числу огненных великанов: ведь, по словам Снорри, войти в этот огненный мир и не погибнуть может лишь тот, кто оттуда родом, — а Локи очевидным образом это удается, коль скоро он ведет Нагльфар непосредственно из Муспелльхейма.

Тогда сказал Третий: «Всего раньше была страна на юге, имя ей Муспелль. Это светлая и жаркая страна, все в ней горит и пылает. И нет туда доступа тем, кто там не живет и не ведет оттуда свой род^[12].

Многие предполагают, что Сурт — «король» Муспелльхейма, но прямо об этом не сказано ни в одном источнике. Сведения из «Младшей Эдды» и «Прорицания вёльвы» указывают лишь на то, что Сурт — страж Муспелльхейма, но не обязательно его правитель. И поскольку Локи — единственный персонаж, которого источники описывают как предводителя сынов Муспелля, не исключено, что именно он, а не Сурт, стоит во главе огненных великанов. Такое же предположение высказывает, хотя и с осторожностью, Рудольф Зимек:

Согласно 51-й строфе «Прорицания вёльвы», Локи поведет корабль Нагльфар, на котором приплывут из-за моря воины Муспелля. По этой причине Локи, возможно, следует рассматривать как их предводителя, хотя с уверенностью утверждать это мы не можем^[13].

Гипотеза о Локи как правителе Муспелльхейма может отчасти прояснить смысл его кровного братства с Одином. Возможно, их побратимство — это не просто кровный союз друзей, а мирный договор между королями, скрепленный кровью. Ньёрда нередко рассматривают как короля Ванахейма, а его сына Фрейра — как короля Альвхейма. И Ньёрд, и Фрейр живут в Асгарде как заложники, хранящие мир между асами и ванами. Если Локи и впрямь король Муспелльхейма, то этим может объясняться его присутствие в Асгарде. Не исключено, что он тоже живет среди асов как заложник: ведь сыны Муспелля не проявляют враждебности к Асгарду до тех пор, пока асы не отправляют Локи и его детей в заточение, нарушая тем самым мирный договор между двумя народами.

Еще одно указание на связь между Локи и великанами Муспелльхейма обнаруживается в эддической песни «Речи Многомудрого». Здесь упоминается таинственный персонаж по имени Синмара («бледный ужас»); обычно Синмару считают женой Сурта. В 25-й строфе песни герой Свипдаг спрашивает великана Фьёльсвинна, каким оружием можно убить петуха Видофнира, живущего в Асгарде. В следующей строфе Фьёльсвинн отвечает:

Зовут Лэватейн,
сделанный Лофтом, [сведущим в рунах],
выкованный за вратами смерти [= Нагринд];
в ларе железном
у Синмары лежит
на девяти крепких запорах^[14].

Название этого меча, выкованного Локи в Хельхейме, Лэватейн, в переводе означает «ветвь раны»; это словосочетание — само по себе кеннинг меча, так что нет уверенности, что Лэватейн — это имя собственное. Любопытно здесь то, что меч Локи бережет Синмара, супруга Сурта: можно предположить, что таким же образом сам Сурт хранит королевство Локи, пока тот живет в Асгарде.

Указание на то, что Локи властен над огнем, встречается и в «Перебранке Локи». Когда Тор угрозами вынуждает Локи покинуть пир богов, Локи напоследок проклинает Эгира, хозяина пиршественного чертога:

Пива ты, Эгир,
немало припас,
но напрасно старался:
пусть все, чем владеешь,
в пламени сгинет,
пусть опалит
огонь тебе спину!^[15]

В устах Локи такое проклятие звучало бы довольно странно, если бы он сам не имел никакого отношения к огню. Этих трех свидетельств — из «Перебранки Локи», «Прорицания вёльвы» и «Речей Многомудрого» — вполне достаточно, чтобы утверждать, что в «Старшей Эдде» связь между Локи и огнем отражена со всей определенностью.

Другие аргументы в поддержку гипотезы о Локи как боге огня следует искать за пределами «Старшей Эдды» и, в том числе, среди сохранившихся фрагментов наследия других индоевропейских культур. В «Перебранке Локи» и в «Видении Гюльви» содержится рассказ о том, как Локи превращается в лосося, чтобы спастись от гнева асов, но именно в этом обличье они его в конце концов и ловят. По версии Снорри, Локи изобрел рыболовную сеть, но сжег ее, когда заметил приближение асов. Однако зола в огне сохранила очертания сети, и по этому образу боги смастерили новую сеть:

Тотчас принялись они за работу и сплели себе сеть наподобие той, что, как видно было по золе, сплел Локи. И лишь готова была их сеть, асы направились к реке и забросили сеть в водопад^[16].

Локи попытался перепрыгнуть через сеть, но Тор поймал его в прыжке.

Можно было бы приписать обличью лосося водную символику, но другие индоевропейские источники не позволяют принять эту, на первый взгляд, заманчивую интерпретацию. В 48-й руне финского эпоса «Калевала» обнаруживается сюжет, во многом похожий на вышеизложенный, только здесь в брюхе рыбы спрятан огонь, похищенный у бога Укко (небесного божества). Мудрец Вяйнемёйнен и другие сыны Калевы плетут сеть изо льна, чтобы поймать огненную рыбу. Это им удается, но искра огня ускользает от них и разрастается в неукротимый пожар, сжигающий все на своем пути. В конце концов, Вяйнемёйнен находит мудрые слова, чтобы успокоить разбушевавшееся пламя, и приносит усмиренный огонь в дома людей на куске бересты. Как и в мифах о Локи и об Агни (ведийском олицетворении священного огня), огонь скрывается в воде, откуда его необходимо выловить, чтобы он снова стал приносить людям пользу.

По мнению де Фриза, на мысль о том, что внутри лосося заключен огонь, людей мог навести красный цвет этой рыбы. Этот же исследователь упоминает легенду североамериканских индейцев, в которой огонь также добывают из красного лосося^[17]. Предания о лососе как огненном существе встречаются и в областях расселения кельтов. Один из ирландских мифов повествует о лососе, который обитал в источнике мудрости и питался чудесными орехами, которые падали в воду с древа познания. Говорили, что тому, кто съест этого лосося, откроется знание обо всем на свете. Поэт Финегас поймал волшебного лосося и поручил приготовить его своему ученику, юному Финну мак Кумалу. Финн принялся жарить лосося на костре, и капля жира брызнула ему на большой палец. Юноша сунул палец в рот, чтобы унять боль от ожога, и с этой каплей нечаянно проглотил всю мудрость, которую заключал в себе лосось. Этот сюжет указывает не только на косвенную связь между лососем и огнем, но и на то, что в представлениях кельтов с огнем ассоциировалась мудрость.

Легенды об огне, скрывающемся в воде, известны не только в Европе: этот же мотив обнаруживается и в ведийской мифологии. Один из ведийских мифов повествует о том, как огонь (Агни) то и дело пытается убежать и спрятаться то в воде, то в растениях, то еще где-нибудь, и его приходится ловить снова и снова. Агни очень боится смерти, потому что его старшие братья уже погибли, не выдержав бремени жреческого служения. Потому-то он и бежит — и чтобы выманить его из воды и вернуть к жреческим обязанностям, богам приходится пообещать ему бессмертие и долю от каждой жертвы^[18]. Этот сюжет явственно перекликается с историей Снорри о том, как богам пришлось вылавливать Локи из реки, а отдаленное эхо его можно различить и в мифе о том, как Локи возвращает из плена богиню Идунн и снова приносит богам утраченное было бессмертие.

Важно и то, что Локи предстает как изобретатель рыболовной сети: в других индоевропейских мифах это открытие приписывалось огненным богам. В Древней Греции изобретателем рыболовной сети считался Гефест, поймавший с ее помощью свою жену Афродиту и Ареса во время прелюбодеяния. В Риме богу Вулкану, покровителю разрушительного огня, приносили странную, на первый взгляд, жертву: в священный огонь этого божества, горевший в его святилище Вулканале, бросали живых рыбок (замещавших человеческие души)^[19]. В этом обычае проявилась тема непримиримого противоборства между огнем и водой (возможно, отраженная и в мотиве вражды между Локи и Хеймдаллем). Индийский Агни тоже считался врагом рыб и изобретателем рыболовной сети. Стоит также упомянуть, что ремешок, которым карлик Брокк зашивает рот Локи, у Снорри носит название «Вартари», а в «Списках имен» это слово фигурирует как одно из названий рыбы^[20].

Помимо этих литературных свидетельств, имеется одна археологическая находка, которая также может указывать на огненную природу Локи: так называемый «Снаптунский камень», обнаруженный на морском берегу в Ютландии (Дания) и датируемый приблизительно рубежом X—XI вв. Это стеатитовый кузнечный камень, на котором (по общепринятому ныне мнению) вырезано лицо Локи с зашитым ртом.

Кузнечный камень защищает мехи от огня, горящего в горне, однако не исключено, что создатель Снаптунского камня хотел заручиться покровительством Локи не только в этом отношении, но и во всем процессе обработки металла с помощью огня. Если так, то перед нами еще одна черта, роднящая Локи с другим индоевропейским божеством огня и кузнечного дела, — с греческим Гефестом. К тому же, в «Речах Многомудрого» упоминается, что Локи собственноручно выковал меч; и, быть может, некогда этот бог связывался с кузнечным делом гораздо более тесно, чем позволяют утверждать дошедшие до нас свидетельства.

Помимо указаний на языческие обычаи, связанные с огнем и находящие параллели в мифах о Локи, сохранился целый пласт народных пословиц и поговорок, относящихся уже к христианской эпохе, в которых фигурирует персонаж по имени Локи или Локке. Аксель Ольрик отмечает, что эти фольклорные материалы во многом согласуются с эддическим образом Локи и что последний часто ассоциируется в них с огнем и светом^[21]. Не исключено, что в скандинавской народной культуре Локи претерпел то же преображение, что и божественные сиды Ирландии,  постепенно превратившиеся в «маленький народец» после обращения страны в христианство.  Ниже приводится список поговорок, ассоциирующих Локи с огнем; они распределены по местностям, в которых их в свое время обнаружил и записал Ольрик. Следует отметить, что в этих высказываниях Локи предстает как причудливое и подчас даже симпатичное существо, не имеющее ничего общего с той грозной фигурой, в которую Локи превратился в «Прорицании вёльвы» и, соответственно, в финале «Видения Гюльви». Иными словами, в народе он по-прежнему воспринимался как в основном безвредный (хотя местами и раздражающий) персонаж.

Дания:

• «Локке жнет свой овес» (о мареве и мерцающем свете);
• «Локке коз гонит» (о том же явлении);
• «Локке-озорник» (о бликах солнца на воде и солнечных зайчиках);
• «Локе воду пьет» (о солнечных лучах, пробивающихся сквозь облака и падающих на землю или на море);
• «Локке пасет своих коз» (о потоках теплого воздуха, дрожащих над землей, словно скачущие козы).

Швеция и Норвегия:

• «Локье бьет своих детей» (когда в очаге громко трещат дрова);
• когда в Телемаркене кипятили молоко, пенки бросали в огонь как жертву «Локье»;
• в Швеции дети бросали выпавший молочный зуб в огонь со словами: «Локке, забери зуб золотой, дай мне зуб костяной».

Исландия:

• слова lokadaun и lokalykt (серный запах);
• слово lokabrenna (летний зной).

Возникшая в Исландии ассоциация Локи с серным запахом чрезвычайно интересна как указание на знаменитые исландские горячие источники, от которых и вправду сильно пахнет серой. Вполне возможно, что исландцы связывали Локи с подземным огнем, нагревающим воду в этих источниках: ведь еще в «Прорицании вёльвы» упоминается, что Локи томится в плену «под Хвералундом», а это название иногда переводят как «роща котлов» (то есть горячих источников):

 Пленника видела
под Хвералундом,
обликом схожего
с Локи зловещим^[22].

Итак, в скандинавском фольклоре Локи часто предстает как некая огненная сущность, и нельзя исключать, что в этих поздних народных представлениях  так или иначе сохранилась память о гораздо более древних его функциях.

Локи как священный огонь

Несмотря на все доказательства того, что Локи действительно можно назвать богом огня, в «Видении Гюльви» есть один эпизод, который многие находят веским аргументом против этой гипотезы. Но если рассматривать этот эпизод в правильном контексте, именно он может послужить ключом к определению главной функции, которую Локи выполнял в дохристианской культуре древних германцев.

Снорри повествует о том, как Тор и Локи однажды отправились в Утгард («внешний мир») — страну таинственного существа по имени Утгарда-Локи («Локи внешнего мира»). По дороге они остановились переночевать в доме некоего крестьянина. Когда настало время ужинать, Тор взял и зарезал двух козлов, которые везли его колесницу. Освежевав туши и приготовив мясо, он строго-настрого наказал хозяевам дома обращаться с костями осторожно и ни в коем случае не ломать их. Но хозяйский сын, Тьяльви, ослушался его и тайком расколол одну из костей, чтобы полакомиться костным мозгом.  На следующее утро Тор освятил шкуры и кости, подняв над ними свой молот, и козлы ожили, да только один из них охромел: сломанная кость так и не срослась. В ярости Тор чуть было не сровнял с землей весь дом, но хозяин стал молить его о пощаде, и Тор сменил гнев на милость, а крестьянин, чтобы возместить ущерб, отдал ему в услужение своих детей — сына Тьяльви и дочь Рёскву.

Краткая отсылка к этому сюжету содержится в эддической «Песни о Хюмире», но там, что любопытно, вина за хромоту одного из козлов Тора возлагается на Локи:

Недалеко отъехали,
вдруг полумертвый
упал на дорогу
Тора козел:
постромок скакун
охромел неожиданно;
Локи зловредный
в том был повинен^[23].

Вместе со своими новообретенными слугами Тор и Локи (после некоторых злоключений) наконец добираются до крепости Утгарда-Локи. Тот принимает их неимоверно грубо — особенно по меркам тех законов гостеприимства, которые играли столь важную роль в скандинавской культуре. Не предложив путникам ни еды, ни питья, Утгарда-Локи заявляет, что в его владениях нет места тому, кто не сможет отличиться перед всеми в каком-нибудь искусстве или умении. Локи, однако, и тут ухитряется добраться до еды — не мытьем, так катаньем: «Есть у меня искусство, которое я берусь показать: никто здесь не съест своей доли скорее меня»^[24].

На это Утгарда-Локи отвечает: «И впрямь искусство это, если только выйдет по-твоему. Надо испробовать это искусство», — и подзывает к себе некоего Логи, сидящего за столом ниже всех, чтобы тот принял брошенный Локи вызов. Затем приносят корыто, полное мясо. Локи садится с одного конца корыта, Логи — с другого, оба принимаются уплетать наперегонки и вскоре встречаются точно посередине корыта. Однако тут выясняется, что Локи съел только мясо, а Логи — и мясо, и кости, и даже корыто. «И всякому стало видно, что Локи игру проиграл».

Тьяльви и Тор тоже пытаются показать свое мастерство, но им везет не больше, чем Локи. А на следующий день Утгарда-Локи признается, что боги проиграли только потому, что он заморочил им голову наваждениями:

Первым состязался Локи. Он сильно проголодался и ел быстро, но тот, кого звали Логи [«огонь»], был огонь [пожара], и сжег он не только мясо, но и корыто.

Здесь перед нами явное свидетельство того, что Локи и огонь пожара — это две разные сущности, и многие делают из этого вывод, что Локи нельзя считать огненным божеством. Однако они упускают из виду, что огонь пожара (как я уже отметил выше) в древности относили к совершенно иной категории, чем священный огонь^[25]. Очевидное указание на то, какую разновидность огня олицетворяет Локи, — тот факт, что он съел только мясо, не тронув кости. С переходом от бронзового века к железному скандинавские погребальные обряды перетерпели множество изменений. В бронзовом веке основным способом погребения в Скандинавии и других странах Европы оставалась кремация, сопровождавшаяся особыми ритуалами. В частности, в Скандинавии кости умершего тщательно выбирали из золы погребального костра, обмывали и складывали в урну. Затем урну хоронили и нередко возводили над ней курган или каменную насыпь. Предполагают, что такое отделение костей от золы символизировало освобождение души от связей со всем земным^[26].  Таким образом, огонь погребального костра служил вратами, через которые душа умершего переходила из физического мира в мир духов.

Только в железном веке тела умерших стали сжигать вместе с погребальной утварью, не отделяя кости от ее обгоревших остатков. Возможно, это означает, что символический смысл отделения костей был забыт или утратил свое религиозное значение. В X—XI вв. кремация в странах Севера стала уступать место пышным обрядам предания тела земле (возможно, под влиянием католического погребального ритуала), но еще сохранялась вплоть до того, как христианство (осуждавшее практику кремации) не утвердило свои позиции окончательно — после чего универсальным способом погребения стало захоронение в земле^[27].

Поскольку в изложенном у Снорри сюжете особо подчеркивается, что Локи не ест кости, я полагаю, что в древности Локи (подобно Агни) считался олицетворением погребального и жертвенного огня. Конкретно в этом мифе Локи символизирует священный огонь кремации, отделяющий кости от плоти, а его соперник Логи — мирской огонь пожара, пожирающий без разбору все, что встречается ему на пути.

Подобно тому, как священный огонь Агни рождается от дерева и неба (солнечного света или молнии), Локи рождается от молнии (Фарбаути) и дерева (Лаувейи/Наль). В мифологии оба эти божества — и Локи, и Агни — тесно связаны с божеством грома и молнии. Агни странствует вместе с Индрой, ведийским богом-громовержцем, на колеснице, запряженной баранами, а Локи и Тор путешествуют вдвоем на колеснице, запряженной козлами. Божества в составе каждой из этих двух пар изображаются (как правило) близкими друзьями; кроме того, Агни и Индре часто воздавали почести сообща. Параллель между Локи/Тором и Агни/Индрой обнаруживается в одном из эпизодов «Балаканды», первой книги «Рамаяны»: Индра становится скопцом и обращается за помощью к своему другу Агни, чтобы вернуть утраченное мужество. Агни соглашается помочь и возносит молитву предкам, а те отдают Индре яйца жертвенного барана, с которыми он вновь обретает мужскую силу. В этом мифе прослеживаются явные параллели с сюжетом «Песни о Трюме», где Локи помогает Тору вернуть похищенный молот (олицетворяющий мужскую силу). Поскольку священный огонь приходил с неба (в виде молнии), в древности ему — в отличие от огня мирского — приписывалось божественное происхождение, и этим же обстоятельством может объясняться тесная связь между божествами священного огня и богами-громовержцами.

В ведийской традиции Агни олицетворяет именно погребальный и жертвенный огонь. Согласно религии Вед, умершие отправлялись в подземное царство Ямы (имя которого этимологически родственно скандинавскому «Имир») — первого человека, которому довелось умереть и который таким образом стал царем загробного мира. Поэтому простолюдинов обычно хоронили в земле. Но тела кшатриев и брахманов сжигали на погребальном костре как своего рода жертвенные приношения, чтобы Агни (роль которого в том и заключалась, чтобы доставлять богам жертвы) перенес их на небо, где они уподобятся богам. Вместе с умершим сжигали его коней, оружие и слуг, а от истинно благородной жены ожидалось, что она добровольно взойдет на погребальный костер своего мужа^[28]. Не вызывает сомнений, что схожий обычай бытовал и у скандинавов: аналогичные мотивы (включая и добровольное самоубийство жены) обнаруживаются в описании похорон Бальдра в «Хвалебной песни о доме».

Если Локи, подобно Агни, первоначально играл важную роль в погребальных обрядах, этим со всей определенностью объясняется его примечательная связь одновременно и с огнем, и с загробным миром. Второе имя его матери Лаувейи, Наль (Nál), может быть родственно древнескандинавскому nár, что значит «труп». Этот же корень содержится в слове «Нагльфар» (Naglfar) — названии корабля, сделанного из ногтей мертвецов, которым Локи правит в «Прорицании вёльвы»^[29]. Прообразом самого Нагльфара могли послужить знаменитые погребальные ладьи, на которых в железном веке сжигали знатных людей вместе с их имуществом (одна из таких ладей фигурирует в описании похорон Бальдра). И если Локи действительно олицетворяет огонь кремации, то совершенно понятно, почему он предстает как кормчий корабля мертвецов: он в буквальном смысле «правит» погребальной ладьей при сожжении тела. Примечательно также, что Хель, богиня смерти, приходится Локи дочерью, а вдобавок высказывалось предположение, что имя еще одного из его детей, Нарви (Narfi), тоже этимологически связано со словом nár^[30]. И, наконец, именно Локи производит на свет Слейпнира, чьи восемь ног, по мнению Х.Р. Эллис-Дэвидсон, могут символизировать ноги четырех человек, несущих похоронные носилки^[31].

Тесная связь Локи с Одином получает еще более внятное объяснение, если рассмотреть ее через призму огненного погребения. В «Саге об Инглингах» Снорри утверждает, что именно Один положил начало практике кремации среди асов:

Один ввел в своей стране те законы, которые были раньше у асов. Он постановил, что всех умерших надо сжигать на костре вместе с их имуществом. Он сказал, что каждый должен прийти в Вальгаллу с тем добром, которое было с ним на костре, и пользоваться тем, что он сам закопал в землю^[32].

Индуистский Шива, подобно Одину, — владыка погребального костра, а его помощник Агни — олицетворение огня как такового. Культ Шивы по мере своего распространения нередко вбирал в себя богов и обычаи более древних культов, пока, наконец, самого Шиву не стали иногда называть именем Агни. И если Шива — бог кремации, то Агни — это огонь кремации, орудие Шивы и врата в загробную жизнь. Не исключено, что Один (владыка воинства мертвых) и Локи (врата, которыми умерший проходит в загробную жизнь) были связаны друг с другом примерно так же, как Шива и Агни.

Х.Р. Эллис-Дэвидсон предполагает, что обряды кремации в бронзовом веке включали в себя некую разновидность ритуального каннибализма. В кургане конунга Бьёрна близ Упсалы был найден деревянный гроб с обгоревшими останками человека, а рядом с гробом — нетронутые огнем кости по меньшей мере троих взрослых людей. Одна из костей оказалась расщеплена вдоль, как если бы из нее хотели извлечь мозг. Предположение о том, что подобные человеческие жертвы предназначались для ритуального поедания, подкрепляется находкой в одном из торфяных болот Швеции, где обнаружили две рукотворных заводи, некогда огороженных заостренными кольями, и в них — кости многочисленных животных и по меньшей мере четырех человек. От крупных животных и от людей сохранились только части, из чего можно сделать вывод, что остальное было съедено в ходе ритуальной трапезы. Человеческие кости лежали вперемешку с костями животных, и ни один из человеческих скелетов не сохранился полностью. Предполагают, что ритуал, связанный с этой находкой, имел место в бронзовом веке, так как неподалеку сохранились наскальные изображения, датируемые тем  же периодом^[33].

Возможно, это всего лишь совпадение, но описанные находки придают довольно зловещий оттенок тому эпизоду из «Песни о Хюмире», в котором Локи объявляется виновником хромоты, постигшей одного из козлов Тора. Возможно, подразумевается, что именно он подговорил Тьяльви расщепить кость, чтобы извлечь из нее мозг. Так или иначе, если Локи действительно связан с этой стороной древней погребальной обрядовости, то ассоциация с ритуальным каннибализмом могла подпортить ему репутацию в более поздние времена, когда подобные обряды уже отошли в прошлое.

Еще один аргумент в пользу того, что Локи был богом кремации, представляет его кеннинг «Гамлейд» (Gammleið), означающий «путь коршуна» или, вернее, «путь грифа». На первый взгляд, кажется загадкой, почему именно грифа — из всех возможных летающих созданий — выбрали для этого кеннинга: ведь Локи обычно принимал облик мухи или сокола. Но лично я полагаю, что грифа могли ассоциировать с Локи по той же причине, по которой эта птица связывалась с индийским Агни. Подобно огню кремации, падальщик очищает кость от остатков гниющей плоти, и это можно интерпретировать как освобождение духа от тела, исход души умершего из физического мира или отделение чистой человеческой сущности от эго. В ведийском огненном ритуале под названием «агничаяна» из глиняных кирпичей возводят алтарь Агни в виде хищной птицы с распростертыми крыльями. Считается, что это образ той самой птицы, которая, согласно мифам, когда-то принесла людям огонь, и что к этому ритуалу восходит легенда о фениксе, добровольно сжигающем себя на костре и возрождающемся из пламени^[34]. Поскольку у птицы-алтаря короткий хвост и длинные, широкие, не сужающиеся на концах крыльях, индолог Фриц Шталь (во всех подробностях исследовавший ритуал агничаяны в 1975 году) предположил, что это птица из рода грифов, или сипов, — единственного рода птиц, соответствующего таким физическим характеристикам^[35]. Наиболее вероятный кандидат — белоголовый сип, обитающий в Европе, Северной Африке и некоторых областях Азии. Примечательно, что ритуал агничаяны, представляющий буквальное воплощение Агни в виде огня, — самый древний из всех известных в мире обрядов, сохранившихся до наших дней^[36]. Он продолжается двенадцать дней и насыщен разнообразными ритуальными действиями. Еще до начала ритуала на освященном участке под открытым небом возводят деревянное святилище, а в нем — вышеупомянутый кирпичный алтарь в форме летящего грифа. На алтаре сжигают многочисленные жертвы богам, в том числе и жертвенных животных. На этом этапе ритуала устанавливают жертвенный шест и привязывают к нему козла, которого затем приносят в жертву, чтобы придать Агни силу^[37]. В последний день агничаяны все ритуальные сооружения, включая и довольно большой деревянный храм, сжигают дотла в качестве завершающего подношения Агни.

Схожий обряд, включавший в себя жертвоприношение козла на шесте и проводившийся в честь звезды Сириус, описал испанский араб Ибрахим ат-Тартуши, посетивший Данию во второй половине X века. Кстати говоря, самый знаменитый из пространственных ориентиров языческой эпохи, включающий в себя имя, расположен не на земле, а в небе: это Сириус, «Песья звезда», которую в Скандинавии называли «Локабренна» («Факел Локи»)^[38]. Ввиду связи Локи с Сириусом путевые записки ат-Тартуши вполне могут иметь какое-то отношение к вопросу о культе Локи. Следующую запись этот путешественник сделал после визита в город Шлезвиг неподалеку от Хедебю (Дания):

Шлезвиг — очень большой город на самой дальней оконечности мирового океана. В его стенах есть источники пресной воды. Жители поклоняются Сириусу, за исключением малого числа христиан, у которых там есть своя церковь. Они справляют праздник, собираясь все вместе, чтобы почтить своего бога, поесть и выпить. Тот, кто приносит в жертву животное, будь то быка, барана, козла или кабана, ставит у ворот своего двора шест и вывешивает животное на нем, чтобы соседи видели, что он совершил приношение во славу своего бога^[39].

Если Локи, подобно Агни, и впрямь приносили в жертву козла, привязанного к шесту, этим может объясняться странный сюжет, изложенный в «Языке поэзии», где Локи привязывает козла к собственным гениталиям (т.е. к своему «шесту»), чтобы рассмешить Скади, богиню зимы. Звезда Сириус в северных широтах впервые показывается над горизонтом около 24 июля, и не исключено, что упомянутый ритуал проводили в это время года, когда Сириус («факел Локи») возвещал наступление самых жарких дней, уносящих последние остатки зимы, а в мифе из «Языка поэзии» сохранилась смутная память о его культовых практиках.

Если моя гипотеза верна, то в свете ее проясняется и присущая Локи роль посланника, приносящего дары богам, — как в том же «Языке поэзии», где он приносит Одину, Тору и Фрейру сокровища из мира карликов. Кроме того, она может объяснять то обстоятельство, что у Локи, в отличие от Тора или Одина, не было своего организованного культа, хотя он тоже играл в скандинавской космологии очень важную роль. Возможно, Локи, как и Агни, был посредником или носителем, при помощи которого свои жертвы получали все боги, — а не просто самодостаточным получателем жертв, предназначенных лично ему.

Интерпретация Локи как олицетворения священного огня также подводит к интересному истолкованию образа его жены, Сигюн. В «Драпе о Торе» Локи обозначается кеннингом «Farmr arma galdrs hapts», означающим «бремя рук (муж, супруг) оков/божества гальдра» (согласно «Языку поэзии», «оковы» — это, в свою очередь, кеннинг божества)^[40]. Отождествление богов с оковами, возможно, связано с описанной у Тацита культовой практикой племени семнонов:

Благоговение  перед  этою  рощей проявляется у них и по-другому:  никто не входит в нее иначе, как в  оковах,  чем подчеркивается его приниженность и бессилие перед всемогуществом  божества.  И  если кому случится упасть, не дозволено  ни  поднять его,  ни ему самому встать на ноги,  и они выбираются из рощи, перекатываясь по земле с боку на бок^[41].

Выражение «оковы гальдра» в упомянутом кеннинге, судя по всему, относится к Сигюн, а следовательно, эта богиня была каким-то образом связана с искусством гальдра (т.е. магических песнопений). На основании того, что Сигюн фигурирует как жена Локи в поэме «Хаустлёнг» (то есть уже в IX веке), Рудольф Зимек предполагает, что она могла принадлежать к более древнему германскому пантеону, в котором, возможно, почиталась как самостоятельная богиня^[42].

Сигюн известна главным образом той ролью, которая отводится ей в финале «Перебранки Локи» и упоминается также в «Видении Гюльви» и в «Прорицании вёльвы», 35: после пленения Локи она держит чашу над головой связанного мужа, собирая яд, чтобы тот не капал ему на лицо. Как и в случае со многими другими мотивами мифов о Локи, я часто задавался вопросом: что если образ Сигюн, держащей чашу над головой Локи, первоначально относился к некой религиозной практике и лишь позднее стал восприниматься (или был ошибочно перетолкован) как элемент истории о муках страдающего божества?

В ведийской мифологии обнаруживается интересная параллель Сигюн — богиня Свахá, жена Агни. Сваха — богиня жертвенных возлияний, которые огонь Агни принимает в себя, а затем приносит богам (по существу, так же, как Локи приносит богам дары в мифе о создании молота Тора). Имя Свахи (означающее «приношение» или «пожертвование») поют не только жрецы, но и домохозяйки, когда они готовят пищу и приносят жертвы богам, бросая в пламя Агни рис или совершая возлияние топленым маслом^[43]. В этом контексте роль богини, держащей чашу над головой своего мужа — священного огня — приобретает совершенно иное значение.

Имя Сигюн означает «победа». В ритуале жертвоприношения его вполне могли использовать в том же смысле, что и имя Свахи. Быть может, упомянутые в кеннинге магические песнопения (гальдр), богиней которых, судя по всему, считалась Сигюн, — это не что иное, как хвалебные песни и славословия, под звуки которых в пламя Локи лили напиток, предназначенный в жертву богам? Если да, то вполне возможно, что образ Сигюн, держащей чашу над головой Локи, первоначально означал богиню, льющую подношения богам в огонь — земное воплощение ее супруга. И не исключено, что только с приходом христианства эти возлияния языческим богам были перетолкованы как «яд». Объявив, что Локи пленен и останется связанным до самой гибели старых богов, христианские авторы этого нового сюжета попытались тем самым затворить врата, через которые к этим старым богам поступали жертвы и славословия, — то есть, попросту говоря, уморить богов голодом.

Если теперь вспомнить, что Локи — не только посредник, приносящий дары богам, но и бог кремации (о чем свидетельствует изложенный Снорри миф о путешествии в Утгард), то заодно прояснится и роль, которую Локи играет в истории гибели Бальдра (по крайней мере, в той форме, в какой этот эпизод приводится у Снорри) и в мифе о Рагнарёке (как тот отражен в «Прорицании вёльвы»). Вопрос о том, следует ли считать Локи непосредственным виновником смерти Бальдра, вызывал и по-прежнему вызывает горячие споры. Эта тема выходит за рамки нашей статьи, но, коротко говоря, и в «Видении Гюльви», и в «Деяниях данов» Саксона Грамматика убийцей Бальдра представлен Хёд. Более того, Саксон в своем пересказе мифа вообще не упоминает о Локи. И даже в «Перебранке Локи» мы слышим от самого Локи признание не в убийстве Бальдра как таковом, а в том, что это из-за него Бальдр никогда не вернется в свой чертог в стране асов:

Хочешь ты, Фригг,
дальше послушать
дерзкие речи:
из-за меня ведь
Бальдр не вернется
к тебе никогда^[44].

В контексте гипотезы о Локи как огне кремации эти слова можно истолковать в буквальном смысле: именно Локи (как огонь, поглотивший погребальную ладью Бальдра) метафорически разорвал связи Бальдра с миром живых:

Потом тело Бальдра перенесли на ладью, и лишь увидела это жена его Нанна, дочь Непа, у нее разорвалось от горя сердце, и она умерла. Ее положили на костер и зажгли его^[45].

Той же логикой может объясняться и роль Локи в мифе о гибели богов: Локи присоединяется к сынам Муспелля и всходит на корабль мертвецов (погребальную ладью?), чтобы сжечь старый мир. Подобно огню кремации, который сжигает гниющую плоть и очищает кости, Гамлейд и его родичи поглощают труп Мидгарда, освобождая его от всего, что отжило свой век, и открывая врата для возрождения и новой жизни.

Но если Локи действительно когда-то играл столь важную роль в погребальных обрядах, то каким образом он утратил столь высокий священный статус? И, что еще важнее, почему в Скандинавии, северной земле, где само выживание человека часто зависело от доступности огня, бог священного огня был так основательно демонизирован? Ответ, на мой взгляд, очевиден: если Локи и впрямь отвечал за перенос огненных жертвоприношений в мир богов и за освобождение душ умерших в ритуале кремации, то совершенно естественно, что католическая церковь сочла его врагом номер один. Древнейшие известные нам упоминания о Локи содержатся в поэме Тьодольва из Хвинира «Хаустлёнг», датируемой IX веком^[46], и здесь о коварстве Локи упоминается только вскользь. Отношение к этому богу стало последовательно и систематически ухудшаться только с приходом и утверждением христианства.

Возможно, это всего лишь совпадение, но в связи с этим мне кажется важным, что с V века, когда христианство начало распространяться по всей Европе, обряды кремации повсеместно стали отходить в прошлое. Захоронение в земле считалось необходимым условием для обещанного христианам воскресения в теле в день Страшного суда. Поэтому языческие ритуалы огненного погребения все чаще рассматривались как еретические, и в 789 году император Карл Великий запретил кремацию в странах Западной Европы, объявив единственным законным способом погребения предание земле по христианскому обряду^[47]. Один из законов утвержденной им «Саксонской правды» гласил: «Кто сожжет тело умершего по языческому обряду и обратит кости в пепел, тот карается смертной казнью»^[48].

Таким образом, не исключено, что процесс демонизации Локи как олицетворения погребального огня начался еще в тот период. Первые изображения Локи в виде связанного великана, которому суждено томиться в своих путах вплоть до гибели богов, появились в Скандинавии много позже 789 года, в связи с чем напрашивается вопрос: кого именно подразумевали художники под этим связанным великаном — самого Локи или языческие обряды жертвоприношения и кремации?

А этот вопрос, в свою очередь, подводит к еще одному, заключительному: если моя гипотеза верна, то какое место должен занимать Локи в обрядах современного северного язычества? Когда я сам пришел к выводам, изложенным в этой статье, для меня это означало необходимость признать, что Локи присутствует в каждом священном огне, возжигаемом во время блота, и в особенности — в том огне, который служит посредником, переносящим жертвы от людей к богам. Тем, кто чувствует достаточно тесную связь с Локи, можно также предложить практику создания священного огня в его честь: такой огонь будет служить не только вратами для передачи жертв богам, но и представителем или воплощением самого Локи в физическом мире. Сигюн, как и ведийскую Сваху, можно призывать тогда, когда верующие приносят жертвы и возносят молитвы ради победы, которой желают своим богам, предкам и самим себе. В качестве временного воплощения Сигюн в ритуале может выступать облеченная духовной властью женщина, которая непосредственно изливает или возлагает подношения богам в пламя Локи.

Возвращая Локи функцию священного огня, мы не только восстанавливаем его собственную конструктивную роль в рамках пантеона, но и способствуем возрождению одного из важнейших элементов северного язычества, которое нам еще только предстоит исследовать всерьез, а именно — практики огненного жертвоприношения. Veistu, hvé senda skal? Умеешь отправить?

Литература

Anderson, Gunnar. “Among trees, bones, and stones: The sacred grove at Lunda”. // Old Norse Religion in Long Term Perspectives: origins, changes, and interactions. Ed. Andrén, Anders, Jennbert, Kristina and Raudvere, Catharina. Nordic Academic Press, 2006.
Chisholm, James. Grove and Gallows: Greek and Latin Sources for Germanic Heathenism. Runa-Raven Press, TX, 2002.
Consulate General of Denmark in New York. Factsheet. http://web.archive.org/web/20060113013845/http://www.denmark.org/about_denmark/factsheets_articles/factsheets_vikings.html (accesssed April 25, 2001).
Davies, Douglas J. Encyclopedia of Cremation. Ed. Davies, Douglas J. and Mates, Lewis H. Ashgate Publishing, VT, 2006.
Dumezil, Georges. Archaic Roman Religion: Volume One. Tr. Philip Krapp. The University of Chicago Press, 1970.
Ellis Davidson, H.R.. Gods and Myths of Northern Europe. Penguin Books, 1990.
Ellis Davidson, H.R.. The Road to Hel. Greenwood Press, NY, 1968.
Grimm, Jacob. Teutonic Mythology. Vols. I—II. Tr. Stallybrass, James Steven. Dover Publications, Inc., NY, 1966.
Axel Olrik. Loke in Younger Tradition. Tr. Eli Anker. Saertryk af Danske Studier 1909.
Sacred Writings, vol. 5. Hinduism: The Rig Veda. Tr. Griffith, Ralph T.H. Motilal Banarsidass Publishers PVT. LTD. Quality Paperback Book Club edition, 1992.
Simek, Rudolf. Dictionary of Northern Mythology. D.S Brewer, Cambridge, 2007.
Snorri Sturluson. Edda. Tr. Anthony Faulkes. Everyman, 1995
Snorri Sturluson. Heimskringla or The Lives of the Norse Kings. Tr. A.H. Smith. Dover Publications, Inc., NY, 1990.
Staal, Frits. Agni: The Vedic Ritual of the Fire Altar. Vols.I—II. Motilal Banassidass Publishers, Delhi, 1983.
Storl, Wolf-Dieter. Shiva: The Wild God of Power and Ecstasy. Inner Traditions, Rochester, VT, 2004.
Tacitus. Agricola and Germany. Tr. Birley, A.R. Oxford University Press, 2009.
The Kalevala: or, Poems of the Kaleva District. Tr. Francis Peabody Magoun Jr., Ed. Elias Lönnrot. Harvard University Press, 1963.
Turville-Petre, E.O.G.. Myth and Religion of the North: The Religion of Ancient Scandinavia. Greenwood Press, CT, 1975.
de Vries, Jan. The Problem of Loki. Suomalaisen Kirjallisuuden Seuran Kirjapainon o.y, Helsinki, 1933.

Dagulf Loptson (c)
Перевод: Анна Блейз (с)

Настоящий перевод доступен по лицензии Creative Commons «Attribution-NonCommercial-NoDerivs» («Атрибуция — Некоммерческое использование — Без производных произведений») 3.0 Непортированная.