«Сны Бальдра» в буквальной и в литературной интерпретации

«Сны Бальдра» в буквальной и в литературной интерпретации
Автор: Матс Мальм (c), Гётеборгский университет, кафедра литературоведения
Перевод: Анна Блейз (с)

В своих попытках использовать эддическую поэму «Сны Бальдра» как источник сведений по древнескандинавской мифологии исследователи не раз терпели разочарование. Зачастую эту поэму расценивали как внутренне противоречивую или даже откровенно «плохую», хотя в наши дни подобные оценки уже встречаются редко¹Например, Ф.Р. Шрёдер в статье «Эддические “Сны Бальдра”» заявлял: «…в любом случае, очевидно, что это достаточно слабая с художественной точки зрения поэма, сочиненная в Исландии в XII веке» (Schröder 1964, 337). Для сравнения см. более современную позитивную оценку в статье Терезы Пароли «“Сны Бальдра”: поэт в ожидании видения» (Pàroli 1992).. Современные систематические исследования «Снов Бальдра» можно найти у Джона Линдоу (в его книге, посвященной мифу о Бальдре) и у Джуди Куинн (в статьях о пророческой поэзии и образе вёльвы)²Lindow 1997; Quinn (forthc.); cf. Quinn 1990; 1998.. Поэма, состоящая всего из 14 строф, лаконично и во многом загадочно описывает события, связанные со смертью Бальдра. Один отправляется в Хель и там вопрошает вёльву о будущем Бальдра, то есть, фактически, о будущем богов, но предпосылки его вопросов не вполне ясны. Поскольку Бальдру снятся зловещие сны, Один первым делом спрашивает, кому предстоит умереть, — но создается впечатление, что ответ на этот вопрос ему уже известен. Он отправляется не к самой Хель, а к вёльве, которая поначалу отвечает ему как обитательница страны мертвых, а затем и как прорицательница. Вёльва как будто мертва вдвойне: она не только обитает в Хель, но и лежит там в могиле, — но при этом она не защищена от стихий (снега, дождя, росы). Поэма обрывается довольно резко и неожиданно, что прибавляет ей загадочности, и в этом — одна из причин, по которым многие отрицали не только ее полезность в качестве источника по мифологии, но и эстетическую ценность.

Будучи прочитана буквально — с целью установить последовательность событий и тем самым извлечь некие «факты», относящиеся к скандинавской мифологии, — поэма и впрямь может показаться слишком таинственной или, возможно, чересчур запутанной и невнятной. Но эти же самые «недостатки» оборачиваются достоинствами, если подойти к «Снам Бальдра» как к художественному произведению. Лаконичность и недоговоренность — залог поэтической силы этого текста, побуждающего к игре ассоциаций и попыткам истолкования. Эта ситуация типична для устного творчества или, по крайней мере, для устного воспроизведения, призванного оказать непосредственное влияние на слушателя. Далее я попытаюсь проанализировать, каким образом автор этого произведения использует традицию и ожидания аудитории, обходясь лишь намеками и избегая прямолинейного изложения «фактов».

Мотив поездки Одина в Хель ради ответов на вопросы о зловещих снах Бальдра не известен по другим источникам, но в некоторых отношениях поэма согласуется с «Прорицанием вёльвы» 31—35 (по версии Королевского кодекса³В версии из Книги Хаука, где отсутствуют строфы 31, 32, 33 и 35 (по нумерации Неккеля и Куна), смерть Бальдра не упоминается вовсе, а Вали упоминается, скорее, как сын Локи, а не Одина, в соответствии с главой 50 «Видения Гюльви». О версиях «Прорицания вёльвы» см.: Quinn 1990.), а 11-я строфа «Снов Бальдра» практически идентична строкам 32.5—33.4 «Прорицания вёльвы»⁴Описание омелы в «Прорицании вёльвы» может соответствовать строфе 9 «Снов Бальдра», но лишь при условии, что мы интерпретируем hróðrbarm [«дерево славы»] как омелу (см., например, Dronke 1997). Гораздо более убедительным представляется мнение, что hróðrbarm — это сам Бальдр (см., например, Lindow 1997, 43—44).. Датировка поэм вызывает затруднения⁵См., например: Jónas Kristjánsson 1990; Pàroli 1992, 150—151 n. 48. «Прорицание вёльвы» в той или иной форме существовало уже к середине XI века, поскольку Арнор Скальд Ярлов использовал отрывки из нее в «Хвалебной песни о Торе» (Simek 1993, 336). Вопрос о том, в какой степени «Прорицание вёльвы» отражает дохристианские верования (см. Kragerud 1974), в данном случае значения не имеет, поскольку датировка зависит от соответствия верованиям, характерным для XI и XII веков., и нельзя исключать, что существовали и другие поэмы, повествовавшие о смерти Бальдра⁶См., например: Schröder 1964, 330; Lindow 1997, 102, 117, 125. Аллитерирующие отрывки из диалога между Фригг и Локи в «Видении Гюльви» сами по себе не доказывают того, что этот прозаический текст основан на стихотворных прототипах: как отмечает Линдоу, Снорри мог намеренно расположить их таким образом в подражание традиционной диалоговой форме (Lindow 1997, 59).. В связи с этим я могу сделать лишь одно допущение, а именно: «Сны Бальдра» и «Прорицание вёльвы» отражают некую общую традицию. Рассказ о том, что вернуть Бальдра в мир живых пытается Хермод, а не Один («Видение Гюльви» 49), не обязательно относится к более позднему времени, чем «Сны Бальдра», поскольку в «Пословичной песни» 9 именно Хермод пытается продлить Бальдру жизнь⁷Friggjar þótti svipr at syni;
sá var taldr ór miklu kyni;
Hermóðr vildi auka aldr;
Éljúðnir vann sólginn Baldr.
Ǫll grétu þau eptir hann;
aukit var þeim hlátrar bann;
heyrinkunn er frá hánum saga;
hvat þarf ek of slíkt at jaga.
[«Утрата сына Фригг (= Бальдра) застигла всех врасплох; он был из великого рода; Хермод хотел продлить ему жизнь; Эльвиднир (= чертог Хель) поглотил Бальдра. Все плакали по нему; смех стал запретным; сказание о нем известно всем, так чего ради мне о нем петь?»].
(Den norsk-islandske skjaldedigtning B II, 140; см.: Lindow 1997, 115.). Таким образом, «Сны Бальдра» естественным образом призывают исследователя реконструировать миф о смерти Бальдра, используя дополнительные сведения из «Видения Гюльви» (49—50) и «Прорицания вёльвы». Еще одним приглашением к «фактической», буквальной интерпретации служит то, что «Сны Бальдра» напрашиваются на истолкование по законам жанра загадок. Здесь, как и в «Речах Вафтруднира», Один отправляется в иной мир, чтобы побеседовать с иномирным существом, скрывая при этом свою личность и ставя вопросы в форме загадок. И в «Речах Вафтруднира», и в «Загадках Гестумблинди» из «Саги о Хервёр и Хейдреке» Один в конце концов побеждает своего соперника, задавая вопрос, на который тот не знает ответа: «Что Один шепнул на ухо Бальдру, когда тот лежал на погребальном костре?» Тем самым Один раскрывает свою личность, поскольку ответ на этот вопрос может быть известен только ему, и на этом состязание заканчивается. Подобным же образом завершаются и «Сны Бальдра». Один спрашивает, кого ожидают в Хель, и получает ответ: «Бальдра». «Кто убьет Бальдра?» — спрашивает он и получает ответ: «Хёд». На вопрос «Кто отомстит за Бальдра?» вёльва отвечает: «Вали» (или, по крайней мере, «сын Ринд»⁸Имя Вали в рукописи отсутствует, но стих нуждается в исправлении, а версия «Вали» позволяет сохранить необходимую аллитерацию.). И, наконец, Один задает последний вопрос, заведомо не имеющий ответа, но раскрывающий его личность, — и на этом диалог, а вместе с ним и поэма, завершается.

Итак, с чисто формальной точки зрения Один ставит своей целью получение информации. Но по существу его вопросы — такое же испытание баланса сил между асами и великанами, как и в «Речах Вафтруднира». Можно даже предположить, что Один стремится не только уточнить соотношение сил, но и, по возможности, повлиять на грядущие события. Это не только универсальная тема мифов о путешествиях в загробный мир (наподобие тех, что совершили Гильгамеш и Орфей), но и очевидная цель, с которой аналогичное путешествие позже предпримет Хермод. Мотив нарушения установленного порядка заявлен уже в первой строфе (так же, как в «Песни о Трюме» с первых же слов сообщается о пропаже Мьёлльнира) и находит отражение в общей композиции поэмы, основанной на противостоянии двух персонажей. Информация, получаемая от великанов, обычно структурируется вопросами, которые им задают, тогда как вёльвы чаще подают информацию более самостоятельно. Таким образом, и структура «вопрос—ответ», и явная враждебность между Одином и вёльвой сближают «Сны Бальдра» с эпизодами, в которых Один состязается с великанами. К тому же, мотив нарушения границ — это, по существу, частное проявление борьбы за власть¹⁰Подробное обсуждение см.: Clunies Ross 1994., и то же самое, на мой взгляд, можно сказать о вопросе владения знанием¹¹Линдоу показал, что поиски знаний во многих отношениях жизненно важны для персонажей мифа как таковые (Lindow 1997, 39—43), но в данном случае структура диалога выводит на первый план тему борьбы за власть — и не в последнюю очередь потому, что такую борьбу обычно подразумевает само путешествие в иной мир. В связи с этим см. также: McKinnell 1994, 102; ср.: Quinn (forthc.)..

Поворотной точкой, по моему мнению, становится 12-я строфа: независимо от того, истолкуем ли мы выражение at muni как «вволю» или как «над своим возлюбленным», причиной плача остается Бальдр, а за вопросом, сформулированным в этой строфе, на самом деле скрывается другой: «Кто не будет его оплакивать?» Этот вопрос имеет прямые лексические связи с загадками из «Речей Вафтруднира» и «Загадок Гестумблинди»: вопрос hveriar ro þær meyjar, «кто эти девы?», встречается несколько раз в «Загадках…» и один раз в «Речах…» и во всех этих случаях получает конкретные ответы. В «Снах Бальдра» тоже напрашивается конкретный ответ — «волны», но здесь важен не столько вопрос по существу, сколько его функция. Важно то, что на этот вопрос вёльва не дает ответа, потому что в контексте данной поэмы он выполняет роль неразрешимой загадки — функционально аналогичной тем особым вопросам, на которых завершаются диалоги в «Речах Вафтруднира» и «Загадках Гестумблинди» (Holtsmark 1964, 102). Кроме того — опять же, с функциональной точки зрения, — он относится к той категории вопросов, ответы на которые может знать только Один: именно по этому вопросу вёльва опознаёт его. И сам факт, что он задает такой вопрос, который его разоблачает, свидетельствует о том, что Один приехал в Хель не столько за знаниями, сколько ради того, чтобы помериться силами с вёльвой. Вдобавок, не исключено, что Один выдает себя той особой интонацией, которая постепенно просачивается в его голос в ходе подобных состязаний и становится признаком, по которому его можно опознать (как это происходит, например, в «Речах Вафтруднира»; см. Clunies Ross 1990, 225). Этим может объясняться нарастающая враждебность вёльвы.

Тем не менее, неоднозначность этой финальной загадки вызывает множество проблем. Мы не получаем на нее ответа; мы не можем с уверенностью сказать, каким образом эта загадка разоблачает Одина в глазах вёльвы, и мы не знаем, как понимать ответную реплику Одина («ты не вёльва и не провидица, а мать трех великанов») — как простое оскорбление или как буквальное указание на личность и родовую принадлежность вёльвы. Поскольку представление о родственных связях между вёльвами и великанами было довольно распространенным, принимать эту реплику за обидную, пожалуй, не следует (ср. «Песнь о Хюндле» 4, где Хюндла именуется «женой ётунов» безо всякого оскорбительного подтекста); а поскольку структура поэмы требует, чтобы и личность второго участника диалога была раскрыта в ответ на разоблачение первого, то слова Одина явно не сводятся к простому оскорблению. Таким образом, если последнюю загадку Одина и можно описать как «бессмысленную», то лишь в сугубо информационном контексте. Но с точки зрения художественного воздействия, которое оказывает поэма в целом, она, напротив, глубоко осмысленна и представляет собой ключевой элемент текста.

Финальные строфы поэмы вынуждают читателя задуматься о самых разных вариантах интерпретации. Даже для того, чтобы сделать вывод, что выражение «мать трех великанов» можно понимать не буквально, а как оскорбление, брошенное в лицо вёльве, читателю приходится освежить в памяти все свои знания по скандинавской мифологии. Волей-неволей он пытается найти прямой ответ на загадку, намеренно оставленную без ответа. А переход к попыткам интерпретации и к ассоциативному мышлению — это первый шаг к непрямому, небуквальному пониманию текста (если, конечно, принять, что неожиданный переход, совершающийся в 12-й строфе, — не просто неуклюжая попытка поскорее закончить поэму, а осознанный литературный прием, направленный на удержание внимания и стимуляцию осмысления). 

Единственная «мать трех великанов», известная из письменных источников, — это Ангрбода, предстающая в «Видении Гюльви» как мать детей Локи (волка Фенриса, змея Мидгарда и Хель), каждому из которых предстоит сыграть важную роль в сценарии Рагнарёка. Помимо «Видения Гюльви» и 40-й строфы «Песни о Хюндле», где сказано, что Локи зачал с ней волка, Ангрбода почти нигде не упоминается, но ее имя, означающее «предвестница горя», коррелирует с функцией вёльвы в «Снах Бальдрах». Джон Линдоу, приводящий убедительные аргументы в пользу этой интерпретации, использует другое истолкование имени, связывая его с загадкой о волнах из 12-й строфы: Angrboða может означать также «крушительница фьорда», или «морская волна». Это толкование основывается на неверифицируемой форме женского рода boða, но в результате дает очень соблазнительную структурную параллель между Одином и Локи¹²Lindow 1997, 46–47; 59–60: «Как Один узнаёт от провидицы Ангрбоды, возлюбленной Локи, подробности о смерти Бальдра, о его убийце и о том, кто отомстит за него, так и Локи узнаёт от Фригг, возлюбленной Одина, подробности о том, как можно убить Бальдра. Более того, на поверку параллель оказывается еще более глубокой: Локи избавится от сына Одина и своей собеседницы, а Один уже избавился от сыновей Локи и своей собеседницы, связав волка, бросив Змея Мидгарда в море и изгнав Хель в царство мертвых. Как последним троим, в особенности сыновьям Локи, предстоит сыграть ключевую роль в событиях Рагнарёка, так и Бальдр сыграет ключевую роль в обновленном мире».. Таким образом, имя «Ангрбода» оказывается связанным по смыслу не с предвестием горя, а с морскими волнами. И если так, то ответ на вопрос Одина, который должен звучать как «волны», раскрывает личность вёльвы. А вёльва, в свою очередь, распознаёт Одина, потому что сама тесно связана с Локи и силами Рагнарёка. Из всех известных мне интерпретаций эта кажется самой убедительной. Но можно рассмотреть и другие.

Вёльвы из «Снов Бальдра» давно уже пытались отождествить с Тёкк — великаншей, отказавшейся оплакивать Бальдра и тем самым помешавшей вызволить его из Хель (Rudolf 1887, 73). Эта интерпретация опирается на мотив плача, возникающий в строфе 12: услышав последнюю загадку, вёльва осознаёт, что Один знает не только, кто она такая, но и какую роль она сыграет в будущих событиях. В «Видении Гюльви» Тёкк сидит в пещере, что напоминает и о местонахождении вёльвы в «Снах Бальдра», и о пещере, в которой живет Хюндла («Песнь о Хюндле» 1). Фактически, те стихи, которыми Тёкк в «Видении Гюльви» отвечает на просьбу оплакать Бальдра, могли бы послужить прямым ответом на вопрос Одина в «Снах Бальдра» (если бы не были написаны в размере форнюрдислаг). Иными словами, ответ вёльвы/великанши вполне мог бы прозвучать так:

Þökk mun gráta
þurrum tárum
Baldrs bálfarar.
Kyks né dauðs
nautka ek karls sonar:
haldi Hel því, er hefir.

Сухими слезами
Тёкк оплачет
кончину Бальдра.
Ни живой, ни мертвый
он мне не нужен,
пусть хранит его Хель¹³«Видение Гюльви» 49, пер. О. Смирницкой..

Происхождение этой строфы неизвестно, но если Снорри сочинил ее не сам, то мы вправе считать ее частью той же традиции, к которой относятся «Сны Бальдра», и предположить, что она связана с ожиданиями слушателя, наполняющими смыслом 12-ю строфу: услышать загадку Одина и не вспомнить о Тёкк попросту невозможно. И если сама вёльва и есть Тёкк, то поэма в целом оказывается еще более напряженной по смыслу: из предыдущих строф уже понятно, что Бальдр будет убит и отмщен, а из строфы 12 вдобавок следует, что из-за великанши Тёкк ему не удастся вернуться в мир живых.

Эта интерпретация основана на гипотезе о том, что предание о попытке вернуть Бальдра оплакиванием существовало еще до Снорри. Аргументы в пользу этого находятся в «Пословичной поэме» 9 («Все [асы] плакали по нему») и в 3-й главе «Отрывка из саги о некоторых древних датских и шведских конунгах» («…Бальдр у асов, которого оплакивали все боги…»). Но признать эти свидетельства достаточными нельзя; к тому же, против версии о тождестве вёльвы и Тёкк говорит тот факт, что Тёкк упоминается только в «Видении Гюльви» и даже там о ней не сказано, что она — мать троих детей. Впрочем, если эпизод из «Видения Гюльви» действительно принадлежит традиции¹⁴Возможность этого не отрицает и Линдоу (Lindow 1997, 128)., то именно в этой точке фабулы Тёкк исполняет исключительно важную роль: она делает убийство Бальдра окончательным, и тем самым события Рагнарёка, описанные в строфе 14 «Снов Бальдра», становятся неизбежностью.

Версии о тождестве вёльвы с Ангрбодой или с Тёкк кажутся взаимоисключающими, но обе они по-своему привлекательны. Обе — каждая на свой лад — отсылают к событиям Рагнарёка как драматической кульминации мифа. Óдин как слушатель внутри повествования может лишь беспомощно воспринимать известие о грядущей гибели богов — точь-в-точь как слушатель поэмы, находящийся за рамками повествования. Но обратим внимание на «общий знаменатель» между Ангрбодой и Тёкк. Это, разумеется, Локи: он — отец трех самых грозных великанов, а «Видение Гюльви» намекает, что Тёкк и есть сам Локи, сменивший обличье. Из всех известных мне исследователей возможность тождества между вёльвой и Локи рассматривала только Хильда Эллис Дэвидсон, да и то лишь вскользь¹⁵Davidson 1979, 9; ср. Lindow 1997, 46—47.. Остается неясным, отождествлялся ли Локи с Тёкк изначально или это лишь домысел Снорри, но зато вполне очевидно, что Один мог назвать Локи не «отцом», а «матерью» трех великанов: согласно «Видению Гюльви» и «Песни о Хюндле», Локи был матерью Слейпнира, а в «Песни о Хюндле» вдобавок утверждается, что он зачал и породил «всех злых тварей на свете»¹⁶Ól ulf Loki / við Angrboðo, / en Sleipni gat / við Svaðilfara; / eitt þótti skass / allra feiknast, / þat var bróður frá / Býleists komit. / Loki át af hiarta / lindi brendo,/ fann hann hálfsviðinn / hugstein kono; / varð Loftr qviðugr / af kono illri, / þaðan er á foldo / flagð hvert komit. — От Ангрбоды Локи / Волка родил, / а Слейпнир — сын Локи / от Свадильфари; / еще одно чудище, / самое злое, / на свет рождено / Бюлейста братом. / Найдя на костре / полусгоревшее / женщины сердце, / съел его Локи; / так Лофт зачал / от женщины злой; / отсюда пошли все ведьмы на свете. — «Песнь о Хюндле» 40—41, пер. А. Корсуна.. В такой конфликтной ситуации, которая складывается под конец «Снов Бальдра», для Одина вполне естественно назвать Локи «матерью» в уничижительных целях: это один из приемов нида, хулительного стиха. Вспоминается строфа 23 «Перебранки Локи», где Один высмеивает Локи за то, что тот рожал детей. И в обоих этих случаях Локи представляет существенную угрозу миропорядку асов¹⁷Об этом аспекте «Перебранки Локи» см.: Meulengracht Sørensen 1988 и Klingenberg 1983. О приеме нида, который имеет здесь место при условии, что вёльва и впрямь тождественна Локи, см.: Lindow 1997, 46—47.. И если эпитет «мать трех великанов» следует расценивать как оскорбление, то суть этого оскорбления — не в ассоциации с великанами, а в указании на материнство (стоит вспомнить, что и сам Один навлек на себя подозрения в «женовидности» из-за того, что использовал гальдр).

Согласно «Прорицанию вёльвы» 31, судьба Бальдра была сокрыта¹⁸Если выражение ørlög fólgin действительно интерпретируется так (см.: Quinn 1998, 31)., что постоянно подчеркивается и в «Видении Гюльви». Единственный персонаж, который может повлиять на судьбу Бальдра, — это Локи, а единственный персонаж, которому судьба Бальдра вообще известна, — это вёльва из «Снов Бальдра». 

А вёльва эта исключительно скрытна. Она знает больше, чем можно ожидать от обычной вёльвы, и при этом делится своими знаниями далеко не так охотно, как можно ожидать от обычной вёльвы. И хотя гипотеза о тождестве этой вёльвы с Локи вызывает ряд вопросов, в ее поддержку находится еще один аргумент. В «Видении Гюльви» Локи не только выступает (предположительно) в обличье Тёкк: все повествование о гибели Бальдра начинается с того, что Локи принимает женское обличье, чтобы выманить у Фригг сведения о том, как погубить Бальдра. Иначе говоря, в «Видении Гюльви» превращение Локи в женщину — предпосылка убийства Бальдра. Более того, убийство это становится окончательным и бесповоротным по вине того же Локи, снова принимающего облик женщины, великанши Тёкк. Напрашивается предположение, что в структуре изначального мифа Локи как приуготовитель Рагнарёка должен был предстать в женском обличье не дважды, а трижды. И третий из этих эпизодов вполне мог иметь отношение к последней попытке Одина восстановить равновесие сил. Таким образом, дошедшую до нас поэму, «Сны Бальдра», можно рассматривать как перечисление всех основных эпизодов мифа о гибели Бальдра; и невозможно представить себе слушателя, который не увидел бы в вёльве самого Локи, говорящего с Одином либо непосредственно, хотя и в женском обличье, либо символически, через образы Ангрбоды или Тёкк. Итак, два побратима-соперника сходятся здесь в последней попытке выяснить, кто сильнее. И эта краткая поэма оказывается на поверку изложением всей эсхатологии, которая раскрывается вначале непосредственно, а затем (после того, как выявляется личность бога/великана, несущего ответственность за гибель Бальдра) — косвенно и ассоциативно. Если так, то упоминание о Локи в строфе 14 («пока свои узы / Локи не сбросит») следует понимать не просто как указание на некое длительное время, а как естественный финал всей вышеизложенной последовательности событий.

Может показаться, что интерпретации такого рода противоречит сама структура поэмы. Как показал Линдоу, во многих древнескандинавских источниках прослеживается троичная структура мотива: жертва — убийца — мститель (Lindow 1997, 130). Безусловно, эта структура — чрезвычайно мощная и особенно значимая в контексте гибели Бальдра. Если рассматривать «Сны Бальдра» в соответствии с ней, то все три элемента набираются уже в строфе 11, а 12-я строфа представляется всего лишь попыткой завершить поэму (возможно, не слишком изящной). Правда, и сам Линдоу, и Руджерини предлагают другую интерпретацию строфы 12, связывая вопрос о плакальщицах с погребением Бальдра в море (Lindow 1997, 45; Ruggerini 1994, 184—185). Но и в этом случае троичная структура мифа о гибели Бальдра оказывается излишне — и нехарактерно — осложненной.

Определить жертву, разумеется, несложно. Везде, кроме «Видения Гюльви», единственным убийцей предстает Хёд, а единственный мститель за Бальдра — Вали. Таким образом, троичная структура как будто и впрямь соблюдается. В «Снах Бальдра» жертва описывается в строфах 6—7, убийца — в строфах 8—9, а мститель — в строфах 10-11. Однако присутствие Локи ощущается как более мощная сила, превосходящая эту структуру. Присутствует же он постольку, поскольку действительная вина за смерть Бальдра возлагается на него. Эксплицитно он фигурирует только в строфе 14 — как символ грядущего Рагнарёка. Но имплицитно строфа 12 ставит вопрос о втором убийце Бальдра — о том, кто помешал ему вернуться из мертвых, то есть о самом Локи или об одной из представляющих его великанш. В «Видении Гюльви» прямо говорится о двух убийцах (Хёд убивает Бальдра с подачи Локи), а в роли мстителей выступают все асы сообща. Таким образом, «Видение Гюльви» расходится с другими традиционными изложениями мифа, но все равно сохраняет троичную структуру, хотя и усложненную. И в «Снах Бальдра» используются обе версии троичной структуры — простая и расширенная. Вопрос об убийце, который задает Один, свидетельствует о его осведомленности и, следовательно, силе, а ответ на него не может быть произнесен вслух, но наглядно актуализируется как Локи или одна из представляющих его великанш. Далее, если удваивается убийца, то должен удвоиться и мститель. И действительно, в строфе 13 так и происходит: как Один выявляет личность «подлинного» убийцы, так и вёльва разоблачает «подлинного» мстителя — самого Одина, а упоминание о скованном Локи в строфе 14 — не что иное, как описание возмездия, которому подвергается убийца. Угроза предъявлена, и на этом диалог завершается. Заключительное требование вёльвы — оставить ее в покое до освобождения Локи и гибели мира (строфа 14) — приобретает смысл именно в связи с указанием на время: изменить будущее невозможно; даже если трехчастная схема событий не воплотится, то реализуется пятичастная, а после этого Локи вырвется на свободу и погубит своего побратима¹⁹О значении и последовательности событий, на которые намекает строфа 14, см.: Allén 1961 и Lindow 1997, 46—47.. Локи и Один — главные представители двух противоборствующих сторон в битве Рагнарёка; побратимы станут заклятыми врагами. И почва для этого уже подготовлена. Лейтмотив всего сюжета — братоубийство: Хёд убивает Бальдра, Вали убивает Хёда, а Локи подстраивает гибель Бальдра, чтобы начать войну, в которой главным его противником выступит его названный брат.

Если эта интерпретация верна, то в «Снах Бальдра» напряженность продолжает нарастать до самого конца. И достигается это, главным образом, за счет того, что весь сценарий гибели Бальдра воссоздается в восприятии слушателя поначалу эксплицитно, а затем имплицитно, при помощи подтекста. Но чтобы утверждать, что поэма структурирована настолько четко, мы должны признать, что трехчастная схема здесь расширяется и превращается в пятичастную — при мощном, хотя и неявном присутствии Локи в строфах 12—13. Таким образом, вопрос сводится к тому, была ли широко известна еще до «Видения Гюльви» версия о двух убийцах Бальдра, равно как и представление о том, что некто отказался его оплакивать. Те скудные данные, которыми мы располагаем по поводу мотива оплакивания, уже были приведены выше. Ответить на вопрос о версии с двумя убийцами несколько проще. 28-я строфа «Перебранки Локи» позволяет предположить (хотя и не с абсолютной уверенностью), что предание об ответственности Локи за гибель Бальдра сложилось еще до «Видения Гюльви», а в 29-й строфе «Песни о Хюндле» встречается прямое указание на то, что Хёд не замышлял убийства:

Voro ellifu
æsir taldðr,
Baldr er hné
við banaþufo;
þess léz Váli
verðr at hefna,
síns bróður
sló hann handbana;
alt er þat ætt þín,
Óttar heimski!

В живых оставалось
одиннадцать асов,
когда Бальдр пал
у смерти бугра;
обещал тогда Вали
за брата отмстить,
и поразил он
брата убийцу;
все это — твой род,
неразумный Оттар!²⁰Пер. А. Корсуна.

Handbani — это юридический термин, обозначающий исполнителя убийства, в отличие от ráðbani — того, кто замыслил убийство (Lindow 1997, 157–158). И если к Хёду (в связи с местью Вали) применяется эпитет handbani, то должен существовать и ráðbani; Локи как ráðbani здесь определенно подразумевается, хотя и не упоминается прямо. Но самый наглядный аргумент в пользу структуры, включающей в себя двоих убийц и двоих мстителей, обнаруживается в «Прорицании вёльвы» (версия Королевского кодекса, строфы 31—35:

Основные события, связанные со смертью Бальдра, в обеих поэмах описаны примерно одинаково. В «Прорицании вёльвы» тоже указываются жертва (31), убийца (32),  брат-мститель (32—33, причем практически в таких же словах, как и в «Снах Бальдра» 11), «настоящий» убийца (35) и возмездие, которое он понес (35). Кроме того, как и «Снах Бальдра», несколько строк между рассказом об отмщении Вали и упоминанием Локи посвящены оплакиванию. Ни в одной из двух поэм не утверждается прямо, что Локи был скован в наказание за убийство Бальдра, но в обоих текстах описание скованного Локи соседствует с рассказом об этом убийстве так тесно, что у нас есть все основания рассматривать их как части единого нарратива²³Ср.: Quinn 1990, 312—313; Lindow 1997, 22. Бойер рассматривает строфы 31—35 как часть более обширного раздела, описывающего «последние предпосылки Рагнарёка» и включающего в себя строфы до 39-й (по нумерации Неккеля-Куна; Boyer 1983, 125—126). Но поскольку строфы 36—39 посвящены местам, связанным с Рагнарёком (таким, как Синдри и Настронд), их следует отличать от предыдущих, в которых речь действительно идет о предпосылках или причинах Рагнарёка..

Братоубийство, несомненно, составляет существенную часть мифа о Бальдре и Рагнарёке, и в особенности важное место оно занимает в отношениях между Локи и Одином. В «Перебранке Локи» Локи напоминает Одину, что они с ним побратимы, когда-то бывшие неразлучными, и Линдоу демонстрирует грандиозные последствия конфликта, который их разделил (Lindow 1997, 131—163). Фактически, в день Рагнарёка эти двое названных братьев наконец сходятся в битве как предводители двух противоборствующих сторон. Bræðr muno beriaz ok at bönom verðaz, «Братья начнут биться друг с другом», — как сказано в 45-й строфе «Прорицания вёльвы». Именно к этому, похоже, и сводится смысл второй поэмы, «Снов Бальдра»: братоубийства, совершенные Хёдом и Вали, заставляют еще двоих братьев — Одина и Локи — встретиться лицом к лицу, чтобы помериться силами в последний раз перед решающей битвой. Чтобы сделать подобный вывод, не обязательно принимать гипотезу о тождестве Локи и вёльвы: встреча побратимов так или иначе происходит в восприятии слушателя, которого побуждают вспомнить и осмыслить все обстоятельства и вероятности мифологического сценария.

При буквальном прочтении нам пришлось бы искать какой-то определенный ответ на вопрос о личности вёльвы. Но «Сны Бальдра» — не дидактическая поэма: художественная сила и смысл этого текста как литературного произведения основываются на многочисленных ассоциациях и мифологических аллюзиях, вызываемых у слушателя. Поэтому с литературной точки зрения «Сны Бальдра» следует понимать, прежде всего, как часть устной традиции. Определение литературного произведения как элемента устной традиции может показаться парадоксальным, но интерпретация этого текста, как представляется, неразрывно связана с его воздействием на слушателя в конкретном культурном контексте. Иначе говоря, «Сны Бальдра» следует рассматривать не как источник по истории религии, а как исторический памятник.

Или, если подойти к вопросу с другой стороны, то придется признать: уверенно отождествить вёльву с Локи невозможно, несмотря на то, что в пользу этой гипотезы находится множество аргументов. Но я бы предположил, что именно обилие намеков на это тождество пробуждает воображение слушателя и вызывает к жизни целый комплекс мифологических ассоциаций. И в результате все внутренние противоречия поэмы работают на эту задачу: аномалия оказывается целесообразной.

Литература

• Allén, Sture 1961: “Baldrs draumar 14 och Guðrúnarkviða II, 9 – två samhöriga eddaställen”. // Arkiv för nordisk filologi 76, 74—95.
• Boyer, Régis 1983: “On the Composition of Vƒlospá”. // Edda. A Collection of Essays, ed. Robert J. Glendinning and Haraldur Bessason, Manitoba, 117–133.
• Clunies Ross, Margaret 1990: “Voice and Voices in Eddic Poetry”. // Poetry in the Scandinavian Middle Ages. The Seventh International Saga Conference, ed. Teresa Pàroli, 219—230.
• Clunies Ross, Margaret 1994: Prolonged Echoes I. Old Norse Myths in Medieval Northern Society, Odense.
• Davidson, Hilda Ellis 1979: “Loki and Saxo’s Hamlet”. // The Fool and the Trickster: Studies in Honour of Enid Welsford, ed. P.V.A. Williams, Cambridge, 3—17.
• Den norsk-islandske skjaldedigtning, ved Finnur Jónsson. B. Rettet tekst II, København 1973.
• Dronke, Ursula 1997: см.: The Poetic Edda.
• Edda. Die Lieder des Codex Regius nebst verwandten Denkmälern, hrsg. Gustav Neckel. I. Text. 5. verbesserte Auflage von Hans Kuhn, Heidelberg 1983.
• Holtsmark, Anne 1964: “Den uløselige gåten”. // Maal og minne 1964, 101—105.
• Jónas Kristjánsson 1990: “Stages in the Composition of Eddic Poetry”, Poetry in the Scandinavian Middle Ages. The Seventh International Saga Conference, ed. Teresa Pàroli, 201—218.
• Klingenberg, Hans 1983: “Types of Eddic Mythological Poetry”. // Edda. A Collection of Essays, ed. Robert J. Glendinning and Haraldur Bessason, Manitoba, 134—164.
• Kommentar zu den Liedern der Edda I. Götterlieder, hrsg. Klaus von See, Beatrice La Farge, Katja Schulz, Eve Picard, Ilona Priebe, Heidelberg (forthcoming).
• Kragerud, Alv 1974: “Balders død. Et religionshistorisk bidrag”. // I forskningens lys. 32 artikler om norsk forskning i går, i dag, i morgen, red. Mauritz Sundt Mortensen, Oslo, 115–126.
• Lindow, John 1997: Murder and Vengeance among the Gods. Baldr in Scandinavian Mythology, FF Communications 262, Helsinki.
• McKinnell, John 1994: Both One and Many. Essays on Change and Variety in Late Norse Heathenism, with an Appendix by Maria Elena Ruggerini, Roma.
• Norroen fornkvæ›i. Almindelig kaldet Sæmundar Edda hins fróða, udg. Sophus Bugge, Oslo 1867 (1965).
• Pàroli, Teresa 1992: “Baldr’s Dreams: A Poet Awaiting Vision”. // Rendiconti della Classe di Scienze morali storiche e filologiche della Accademia Nazionale dei Lincei 9/3, 137—161.
• Quinn, Judy 1990: “Völuspá and the Composition of Eddic Verse”. // Poetry in the Scandinavian Middle Ages. The Seventh International Saga Conference, ed. Teresa Pàroli, 303—320.
• Quinn, Judy 1998: “‘Ok verðr henni ljóð á munni’—Eddic Prophecy in the fornaldarsögur”. Alvíssmál 8, 29—50.
• Quinn, Judy (forthc.): “Dialogue with a völva: Völuspá, Baldrs draumar and Hyndluljóð”. // Mythological Poems of the Edda, eds. Paul Acker and Carolyne Larrington, New York (in print: page references to manuscript).
• Rudolf, Adalbert 1887: “Vier altnordische Lieder. Beitrag zur Edda-Kenntnis”. // Archiv für das Studium der neueren Sprachen und Litteraturen 78, 43—74.
• Ruggerini, Maria Elena 1994: “Appendix. A Stylistic and Typological Approach to Vafþrúðnismál”. // John McKinnell: Both One and Many. Essays on Change and Variety in Late Norse Heathenism, with an Appendix by Maria Elena Ruggerini, Roma, 139—187.
• Saga Heiðreks Konungs ins Vitra. The Saga of King Heidrek the Wise. Translated from the Icelandic with Introduction, Notes and Appendices by Christopher Tolkien, London, Edinburgh, Paris, Melbourne, Johannesburg, Toronto and New York 1960.
• Schröder, Franz Rolf 1964: “Die eddischen ‘Balders Träume’”. // Germanisch-Romanische Monatsschrift, N.F., 329—337.
• Simek, Rudolf 1993, “Baldrs draumar”. // Dictionary of Northern Mythology, Cambridge, 366—367.
• Snorri Sturluson. Edda. Prologue and Gylfaginning, ed. Anthony Faulkes, Oxford 1982.
• Sögubrot af fornkonungum, Íslenzk fornrit XXXV, Bjarni Guðnason gaf út, Reykjavík 1982, 46—71.
• The Poetic Edda. Volume II. Mythological Poems. Edited with Translation, Introduction and Commentary by Ursula Dronke, Oxford 1997.

Mats Malm (c)
Перевод: Анна Блейз (с)

Настоящий перевод доступен по лицензии Creative Commons «Attribution-NonCommercial-NoDerivs» («Атрибуция — Некоммерческое использование — Без производных произведений») 3.0 Непортированная.

• 1
  Например, Ф.Р. Шрёдер в статье «Эддические “Сны Бальдра”» заявлял: «…в любом случае, очевидно, что это достаточно слабая с художественной точки зрения поэма, сочиненная в Исландии в XII веке» (Schröder 1964, 337). Для сравнения см. более современную позитивную оценку в статье Терезы Пароли «“Сны Бальдра”: поэт в ожидании видения» (Pàroli 1992).
• 2
  Lindow 1997; Quinn (forthc.); cf. Quinn 1990; 1998.
• 3
  В версии из Книги Хаука, где отсутствуют строфы 31, 32, 33 и 35 (по нумерации Неккеля и Куна), смерть Бальдра не упоминается вовсе, а Вали упоминается, скорее, как сын Локи, а не Одина, в соответствии с главой 50 «Видения Гюльви». О версиях «Прорицания вёльвы» см.: Quinn 1990.
• 4
  Описание омелы в «Прорицании вёльвы» может соответствовать строфе 9 «Снов Бальдра», но лишь при условии, что мы интерпретируем hróðrbarm [«дерево славы»] как омелу (см., например, Dronke 1997). Гораздо более убедительным представляется мнение, что hróðrbarm — это сам Бальдр (см., например, Lindow 1997, 43—44).
• 5
  См., например: Jónas Kristjánsson 1990; Pàroli 1992, 150—151 n. 48. «Прорицание вёльвы» в той или иной форме существовало уже к середине XI века, поскольку Арнор Скальд Ярлов использовал отрывки из нее в «Хвалебной песни о Торе» (Simek 1993, 336). Вопрос о том, в какой степени «Прорицание вёльвы» отражает дохристианские верования (см. Kragerud 1974), в данном случае значения не имеет, поскольку датировка зависит от соответствия верованиям, характерным для XI и XII веков.
• 6
  См., например: Schröder 1964, 330; Lindow 1997, 102, 117, 125. Аллитерирующие отрывки из диалога между Фригг и Локи в «Видении Гюльви» сами по себе не доказывают того, что этот прозаический текст основан на стихотворных прототипах: как отмечает Линдоу, Снорри мог намеренно расположить их таким образом в подражание традиционной диалоговой форме (Lindow 1997, 59).
• 7
  Friggjar þótti svipr at syni;
  sá var taldr ór miklu kyni;
  Hermóðr vildi auka aldr;
  Éljúðnir vann sólginn Baldr.
  Ǫll grétu þau eptir hann;
  aukit var þeim hlátrar bann;
  heyrinkunn er frá hánum saga;
  hvat þarf ek of slíkt at jaga.
  [«Утрата сына Фригг (= Бальдра) застигла всех врасплох; он был из великого рода; Хермод хотел продлить ему жизнь; Эльвиднир (= чертог Хель) поглотил Бальдра. Все плакали по нему; смех стал запретным; сказание о нем известно всем, так чего ради мне о нем петь?»].
  (Den norsk-islandske skjaldedigtning B II, 140; см.: Lindow 1997, 115.)
• 8
  Имя Вали в рукописи отсутствует, но стих нуждается в исправлении, а версия «Вали» позволяет сохранить необходимую аллитерацию.
• 9
  Текст поэмы приведен в переводе А. Корсуна. — Примеч. перев.
• 10
  Подробное обсуждение см.: Clunies Ross 1994.
• 11
  Линдоу показал, что поиски знаний во многих отношениях жизненно важны для персонажей мифа как таковые (Lindow 1997, 39—43), но в данном случае структура диалога выводит на первый план тему борьбы за власть — и не в последнюю очередь потому, что такую борьбу обычно подразумевает само путешествие в иной мир. В связи с этим см. также: McKinnell 1994, 102; ср.: Quinn (forthc.).
• 12
  Lindow 1997, 46–47; 59–60: «Как Один узнаёт от провидицы Ангрбоды, возлюбленной Локи, подробности о смерти Бальдра, о его убийце и о том, кто отомстит за него, так и Локи узнаёт от Фригг, возлюбленной Одина, подробности о том, как можно убить Бальдра. Более того, на поверку параллель оказывается еще более глубокой: Локи избавится от сына Одина и своей собеседницы, а Один уже избавился от сыновей Локи и своей собеседницы, связав волка, бросив Змея Мидгарда в море и изгнав Хель в царство мертвых. Как последним троим, в особенности сыновьям Локи, предстоит сыграть ключевую роль в событиях Рагнарёка, так и Бальдр сыграет ключевую роль в обновленном мире».
• 13
  «Видение Гюльви» 49, пер. О. Смирницкой.
• 14
  Возможность этого не отрицает и Линдоу (Lindow 1997, 128).
• 15
  Davidson 1979, 9; ср. Lindow 1997, 46—47.
• 16
  Ól ulf Loki / við Angrboðo, / en Sleipni gat / við Svaðilfara; / eitt þótti skass / allra feiknast, / þat var bróður frá / Býleists komit. / Loki át af hiarta / lindi brendo,/ fann hann hálfsviðinn / hugstein kono; / varð Loftr qviðugr / af kono illri, / þaðan er á foldo / flagð hvert komit. — От Ангрбоды Локи / Волка родил, / а Слейпнир — сын Локи / от Свадильфари; / еще одно чудище, / самое злое, / на свет рождено / Бюлейста братом. / Найдя на костре / полусгоревшее / женщины сердце, / съел его Локи; / так Лофт зачал / от женщины злой; / отсюда пошли все ведьмы на свете. — «Песнь о Хюндле» 40—41, пер. А. Корсуна.
• 17
  Об этом аспекте «Перебранки Локи» см.: Meulengracht Sørensen 1988 и Klingenberg 1983. О приеме нида, который имеет здесь место при условии, что вёльва и впрямь тождественна Локи, см.: Lindow 1997, 46—47.
• 18
  Если выражение ørlög fólgin действительно интерпретируется так (см.: Quinn 1998, 31).
• 19
  О значении и последовательности событий, на которые намекает строфа 14, см.: Allén 1961 и Lindow 1997, 46—47.
• 20
  Пер. А. Корсуна.
• 21
  Использована нумерация строф по Неккелю-Куну. Строфа 34 опущена, т.к. она присутствует только в версии из Книги Хаука.
• 22
  Пер. А. Корсуна.
• 23
  Ср.: Quinn 1990, 312—313; Lindow 1997, 22. Бойер рассматривает строфы 31—35 как часть более обширного раздела, описывающего «последние предпосылки Рагнарёка» и включающего в себя строфы до 39-й (по нумерации Неккеля-Куна; Boyer 1983, 125—126). Но поскольку строфы 36—39 посвящены местам, связанным с Рагнарёком (таким, как Синдри и Настронд), их следует отличать от предыдущих, в которых речь действительно идет о предпосылках или причинах Рагнарёка.